Один из пилотов вытаскивает из вертолета и подает Лазарусу обшарпанный, старый чемоданчик.
— Благодарю вас, — говорит редактор. И обращается к профессору Флориану: — Вот здесь лежит рукопись. Нет ли поблизости господина главного комиссара Харденберга?
— Он допрашивает свидетелей внизу, в «А». Простите, «А» — это…
— …гостиница, я знаю. Мне кажется, я вообще знаю все, что только можно знать и об «А», и о вашем интернате, и о вас самом и ваших детях. И о некоторых взрослых — тоже… Как можно добраться до гостиницы «Амбассадор»?
— Мы приготовили вам сани. Все дороги занесены толстым слоем снега.
— Хорошо, что сани такие большие, — сказал Лазарус. Дело в том, что мы захватили с собой цинковый гроб. Заодно отвезем и его.
После этих слов Лазаруса первый и второй пилот вынули из вертолета гроб. Воцарилась мертвая тишина. На тускло поблескивающий гроб падали снежные хлопья, бесчисленные снежные хлопья.
— Да. Там его обследовал судебно-медицинский эксперт.
— Что ж, мы можем ехать, — сказал Лазарус.
2
Главный комиссар уголовной полиции Ханденберг сидел на зеленом сукне стола в бильярдной комнате гостиницы «Амбассадор» и курил короткую трубку. Он все еще сохранял стройность. Те многие годы, в течение которых он занимался «делом Мансфельда», казалось, прошли для него абсолютно бесследно. Сейчас он выглядел так же, как и тогда: седовлас, сухощав, добродушен. И характер его тоже не изменился: он все так же любил детей и был все так же дружелюбен, терпелив и сочувственно-внимателен, когда говорил с ними.
— Поверь, я знал твоего Оливера намного дольше, чем ты, — сказал он принцу Рашиду Джемалу Эд-Дину Руни Бендер Шапхуру Исфагани.
Маленький принц сидел в одном из кресел билльярдной комнаты, которую временно предоставили комиссару в качестве рабочего кабинета. Здесь также стояла фотоаппаратура и другие принадлежности сотрудников отдела криминалистической техники, а над бильярдным столом горела лампа под зеленым абажуром.
— Я знаю, он был твоим другом. И я тоже его любил. Когда я виделся с ним в последний раз, он был совсем немного старше тебя… Рашид, ты хочешь мне помочь?
— Кто… кто же убил Оливера? — спросил тот, всхлипывая.
— Почему ты думаешь, что это было убийство?
— А что же это могло быть, сэр? Я ведь встретил Оливера в аэропорту…
— Скажи мне еще раз поточнее, когда это было.
— Позавчера, в воскресенье. В половине четвертого. Он вернулся из Люксембурга на самолете своего отца. Перед рождественскими каникулами мы договорились, что я его встречу… Но я ведь вам уже это рассказывал.
— Расскажи еще раз. Не торопись. И не волнуйся. Оливера уже не вернуть. Но если, Рашид, ты мне поможешь, то мы найдем того, кто виновен в его смерти.
— Да, сэр, — ответил маленький принц. — Уверяю вас, что сделаю все, чтобы вам помочь. Оливер был мне братом. Это у нас здесь такая игра.
— Знаю. В интернате, где я жил и учился, мы в нее тоже играли.
Он пустил по зеленому сукну стола белый шар и попал им в красный.
— Теперь, когда Оливера нет в живых, я остался совсем один, — сказал принц. — Из-за этого я ужасно несчастен. Дело еще в том, что, по всей видимости, теперь мне уже никогда не вернуться домой.
— Не вешай головы, Рашид. Иногда случаются чудеса.
— Разумеется, сэр…
Комиссар катанул по зеленому сукну еще один шар. И сказал:
— В своем большинстве люди абсолютно одиноки, Рашид. Когда я впервые встретился с Оливером, он тоже принадлежал к их числу.
— Я думаю, сэр, что дети — это бедные бездомные собаки, — сказал принц.
— Боюсь, что так. Скажи: значит, ты встречал его во франкфуртском аэропорту?
— Да, сэр. Он вышел из таможни, где они его обыскивали, и сказал, что очень рад тому, что я его встретил. Мне было так приятно это слышать.
— Что он еще сказал?
— Что его мать очень больна. А потом он дал мне жетон…
— Какой жетон?
— Он оставил свою машину в гараже аэропорта, когда улетал. А когда прилетел, то попросил меня пойти и сказать, чтобы машину подали из гаража.
— Белый «ягуар»?
— Да, сэр.
— А почему он не забрал его сам?
— Он сказал, что ему надо позвонить и что у него мало времени.
— Он производил впечатление счастливого человека?
— Да, сэр. Несмотря на то, что его мать была так тяжело больна… Я побежал в бюро, где получают из гаража машины, а он пошел в бар, чтобы оттуда позвонить.
— Ты это точно помнишь?
— Точно.
— Он сказал, кому собирается позвонить?
— Нет, сэр.
Дверь бильярдной комнаты открылась, и вошел Маркус, молодой, честолюбивый сотрудник отдела криминалистической техники. Он держал в руках только что проявленные фотоснимки. С них капала вода. Комиссар кивнул Рашиду.
— Погоди минутку.
Маркус тихо докладывал Харденбергу:
— Вот отпечатки пальцев, обнаруженные в окровавленной машине убитого. Они принадлежат Оливеру Мансфельду. А вот эти принадлежат маленькому иностранцу. Я снял у него отпечатки пальцев. Они идентичны. Он оставил их раньше. И они не кровавые. — Маркус показал еще и третий снимок. — А это, — продолжал он, — это отпечатки, которые я не могу идентифицировать. Я был во Франкфурте и передал их по радиофототелеграфу в Висбаден, в федеральное ведомство уголовной полиции. Они там не зарегистрированы. Они намного старее тех, что оставил мальчик.
— Должно быть, люди, которых Оливер когда-то возил в своей машине.
— Скорей всего.
— Чем там занимается доктор Петер?
— Он все еще работает в подвале.
— Сколько времени ему еще потребуется?
— Господин комиссар, вы ведь знаете, как непросто с повешенными.
— Да, знаю. Кстати, этот господин Лазарус уже приехал?
— Кто?
— Человек, читавший рукопись покойного.
— Ах, этот. Вертолет, на котором он прилетел, заодно доставил и цинковый гроб.
— Где господин Лазарус?
— В холле. Он пьет фернет бранка[181]. И говорит, что плохо себя чувствует. Он просит, чтобы ему дали поговорить с вами как можно скорее.
— Тогда побудьте здесь и займите мальчика, а я переговорю с господином Лазарусом.
— Есть, господин комиссар.
