Осенью 1991 года депутат из Свердловска Лариса Мишустина потребовала, чтобы Ельцин провел новое расследование. Мишустина представляла семьи погибших; она говорила, что они получили в виде компенсации всего по пятьдесят рублей, а военные по-прежнему отрицают свою ответственность за гибель людей. “Я думаю, вы не хуже меня знаете, что гибель семидесяти человек была следствием утечки бактериологического оружия”, — написала она Ельцину. После ее обращения, 6 декабря 1991 года, известный эколог Алексей Яблоков, которого Ельцин назначил своим советником по экологии и здравоохранению, подготовил справку о ситуации и отдельное письмо Ельцину, где говорил, что официальная версия не отражает правду о роли военных в этой истории. Без сомнений, писал Яблоков, эпидемия связана со Свердловском-19. Яблоков также сказал, что, по его данным, основные официальные документы по делу были уничтожены КГБ годом ранее.[818]
Когда Мезельсон услышал об интересе Яблокова к этой истории, он написал ему письмо — это было 22 января 1992 года — и предложил помощь в расследовании. 5 февраля Яблоков ответил: у него есть сомнения, “что после всех этих лет можно найти научные свидетельства” того, что случилось в Свердловске. Но Мезельсон настаивал. 23 марта Яблоков в ответе ему назвал эту историю “скелетом в шкафу”. Он писал: приехав в Свердловск, вы сможете только узнать слухи и посетить кладбище, где похоронены шестьдесят четыре человека”. Тем не менее Яблоков подготовил почву для визита и написал для Мезельсона пригласительные письма.
Мезельсон возглавил депутацию, в которую вошли специалист по медицинской социологии Джин Гиллемин и другие эксперты.[819] Они приехали в Свердловск (теперь город назывался Екатеринбургом) в июне 1992 года. Им удалось изучить слайды и образцы тканей жертв, спрятанные Гринбергом и Абрамовой в 1979 году. Два патологоанатома написали на основе сохранившихся материалов по 42 погибшим доклад, в котором была указана причина их гибели: «Пациенты умерли, вдохнув аэрозоль с В. Anthracis».[820]
Эксперты сделали несколько важных открытий. Депутат Мишустина получила в КГБ имена 64 людей, погибших во время эпидемии, и нашла одиннадцать выживших. Гиллемин с помощью коллег из Уральского госуниверситета проинтервьюировала родственников и друзей жертв, прошлась по улицам в зоне заражения, изучила памятники на кладбище и медицинские записи. На основе всего этого они с Мезельсоном составили карту мест, где жили и работали жертвы сибирской язвы в момент начала эпидемии. Они также нанесли на карту направление ветра 2 апреля 1972 года, опираясь на метеорологические данные. Картина была весьма красноречивой: большинство людей, заболевших сибирской язвой в те дни, работали и жили в узкой подветренной зоне, простирающейся примерно на 4,5 км на юг от Свердловска-19, или были там на военных учениях. А на протяжении ещё 40 км наблюдалась гибель овец и коров от сибирской язвы.
За десять с лишним лет до того, когда Мезельсона в первый раз пригласили на консультацию в ЦРУ, он записал свои вопросы: «Как много людей могли находиться в пределах эллипса, включающего объект и те места, где предположительно заболели первые пострадавшие? Многие ли из них заболели? Где живут или работают те, кто пострадал позднее?»
Теперь у него были ответы. Люди действительно находились внутри этого эллипса. Жертвы оказались в этом шлейфе выброса. Мезельсон, Гиллемин и их группа не попали в Свердловск-19 и не смогли выяснить точную причину эпидемии. Но они сорвали покров секретности, за который правительство США не могло проникнуть долгие годы официальных протестов в адрес советских и российских руководителей. Они нашли твёрдое доказательство того, что источником спор сибирской язвы было военное учреждение в Свердловске-19.[821]
***
Покинув «Биопрепарат», Алибеков какое-то время работал официальным представителем казахстанского банка в Москве. Но он чувствовал, что спецслужбы следят за каждым его шагом. «Я вскоре стал слышать в телефонной трубке щелчки и потрескивания всякий раз, как кому-то звонил», — говорил он.
В сентябре 1992 года Алибеков решил бежать в США. Он вступил в контакт с чиновником Минобороны, с которым познакомился во время инспекции американских объектов годом раньше. В сентябре он с семьёй покинул Россию, вначале поехав в третью страну, а затем в Соединённые Штаты. Он не был обычным перебежчиком, ведь Советский Союз уже распался, Россия начинала возрождаться. Но приезд Алибекова стал большой удачей для американской разведки. Это был самый высокопоставленный сотрудник «Биопрепарата», доставшийся противнику.[822]
Неделю или две спустя Сергей Попов тоже покинул Россию — навсегда. Перед покупкой авиабилета он обменял месячную зарплату на американскую валюту; теперь в бумажнике лежало четыре доллара. Билет он купил на собственные сбережения. В лондонском аэропорту Хитроу его не ждали агенты разведки. Они даже не проявили к нему интерес. 1 октября Попов получил стипендию приглашённого исследователя в лаборатории молекулярной биологии Кембриджского университета, где старшим научным сотрудником был Майкл Гейт. «У меня с собой ничего не было, только небольшой чемоданчик», — вспоминал он. Увидев, что у него нет денег, принимающая сторона предложила ему небольшой кредит. «Я не мог рассказать им, чем занимался раньше, — вспоминал Попов. — И намерений таких у меня не было». Попов знал о поступке Пасечника, но себя в роли перебежчика он не видел: «Я никогда не задумывался о бегстве и сдаче секретов. Я намеревался начать жизнь сначала».
***
В ноябре появились первые результаты «трёхстороннего соглашения» — начался новый раунд инспекций. Их целью был НИИ особо чистых биологических препаратов, где Пасечник был директором и где, как боялись британцы и американцы, Россия готовилась производить суперчуму. Кунцевич, главный Уполномоченный Ельцина по вопросам химического и биологического оружия, назначил «комиссию по расследованию», которая заседала в институте с 18 по 21 ноября 1992 года. Туда пригласили и группу британских и американских наблюдателей, но те вскоре поняли, что всё это мероприятие — «жалкая попытка надувательства», как вспоминал один из них. Российские участники комиссии, сотрудники «Биопрепарата», Минздрава и Минобороны, в основном сидели и молчали. Вместо того, чтобы искать правду, они заявили, что работа над биологическим оружием не ведётся, а директор института сказал что никогда и не велась. Это было смешно, учитывая что Пасечник занимался новаторскими разработками в этой области и рассказал о них британцам. Среди участников делегации был Кристофер Дэвис, один из людей, допрашивавших Пасечника. Дэвид Келли, британский микробиолог, вспоминал потом, что «вопросы, по сути, задавали только американские и британские наблюдатели», а не члены комиссии от России.
