Я знаю, что для многих важно получить хоть какой-нибудь материал, чтобы по совести разобраться и решить, есть ли основания у легенды, столь мучившей Савинкова, и я решаюсь, в полном сознании своей ответственности, опубликовать предварительные результаты моего ознакомления с делом по материалам архива.
Обращаю внимание читателей на следующие три обстоятельства:
1) я ни в какой мере не касаюсь того, что произошло в России после перехода Савинковым границы;
2) я опубликовываю лишь основные черты развития всей работы и только то, что вырисовывается с совершенной ясностью;
3) я каждое слово своего изложения могу, в случае надобности, подтвердить соответственным документом.
В Варшаве, в савинковской организации, в числе прочих были следующие сотрудники: Сергей Павловский, Иван Фомичев и Леонид Шешеня.
С первой половины 1923 года Б. В. Савинков стал получать сведения о том, что Павловский и Шешеня очень успешно работают в России по борьбе с большевиками, что Шешеня основал противобольшевистское сообщество, строго конспиративное, а Павловский нашел в Москве восстановленный Союз Защиты Родины и Свободы, в правление которого и был кооптирован. Известия и впоследствии сношения велись через Фомичева, который не раз приезжал в Варшаву и Париж то с Шешеней, то с неким Андреем Павловичем (А.П.). Сведения о работе этих антибольшевистских организаций фабриковались довольно искусно. Сначала это лишь небольшие кружки, затем это объединение двух организаций. Сначала это бедная группа, которая даже нуждается в посторонней помощи для отправки своих курьеров, потом это уже сообщество, располагающее настолько значительными средствами, что возникает вопрос об издании расширенной газеты в Париже вместо «За свободу» и даже подпольной в Москве. Средства, по-видимому, главным образом доставлял Павловский, устраивая экспроприации коммунистических предприятий, хотя есть указания и на другие источники. К лету 1924 года в сообществе возникли разногласия. Одна часть членов настаивала на том, что сил уже достаточно и пора приступить к активности (активисты), а другая часть утверждала, что сил еще недостаточно, что их необходимо еще накопить (накописты). В изображении приезжавших курьеров все держится только ожиданием приезда в Москву Б. В. Если он не приедет — раскол и развал неизбежны. Он должен приехать ознакомиться на месте с обстановкой, с силами и планами и возможностями организации и решить, кто прав. Обе стороны решили подчиниться его авторитету. В своих письмах к нам Савинков не один раз возвращался к тому, что нельзя три года «звать к активности», а самому сидеть на печке, что его «совесть замучила» оттого, что он, зная, как там, в России, под ежеминутным страхом провала работают молодые силы, зовут его, ждут от него помощи, все же не едет. Вот выдержка из письма его от 2 мая 24-го года, рисующая его душевное состояние после одного из приездов «друзей» из России:
«Я был бы очень огорчен происшедшим, если бы меня не утешили последние известия из России. Пишу поневоле кратко. Наш ЦК работает как никогда: «Союз» вырос, окреп и распространился чрезвычайно; московский бюджет (доброхотные пожертвования) 600 червонцев в месяц; идет речь о редакции «Свободы» в Москве и о поддержании ее; наконец, по-видимому, в самые последние дни, «Союз» очень разбогател. Мне прислали 100 долларов. Их я еще не получил, и когда получу, не знаю. Но самый факт показателен. Слава Богу! Ныне отпущаеши… Если «Союз» не только не питается из-за границы, а даже может загранице помогать, это свидетельствует о нормальном его развитии, значит, у него есть действительно глубокие корни. Ведь вот нашлись же люди, большею частью неведомые… А я только почетный председатель ЦК. Теперь я имею право сказать, что «Союз» самая сильная из всех существующих организаций. Важно и то, что в национальном вопросе мы ошибки не сделали».
Есть ли для тех, кто знал Б.В., что-либо удивительное в том, что при данном душевном настроении, имея в перспективе ту обстановку, которую я выше охарактеризовал, он решил ехать в Россию? Надо еще прибавить, что, разочаровавшись в способности эмиграции к действенной борьбе, он ждал, что эта действенная борьба начнется из глубин России.
Решившись ехать, Савинков поставил только одно условие, а именно, что за ним приехать и провести его через границу должен Павловский.
17 июля (если не ошибаюсь) снова приехали из России Фомичев и А.П., но не Павловский; по их словам, Павловский не мог приехать, так как при последней экспроприации был ранен в ногу и прикован к постели. Они привезли и письмо Павловского, где он подтверждал сообщение «друзей» и просил Савинкова верить посланным, как ему самому… Савинков решил, что ждать выздоровления Павловского невозможно, и поехал. Так работали «друзья» из России. Так ткалась паутина.
Возникает вопрос — был ли Б.В. в это время одинок? Вел ли он всю эту работу и все переговоры один на один с «друзьями» из России, не посвящая и не приобщая к ней никого из тех, с кем связан был по эмиграции, или были люди, с которыми он делился своими планами и намерениями?
На эти вопросы категорически отвечаю: Борис Викторович не был в этом деле одинок. Он ничего не скрывал и вел дело так, что сначала все вести из России поступали в Варшаву, обсуждались, комментировались, и только через несколько дней «друзья-курьеры» выезжали в Париж, обычно везя, кроме своего багажа из России, еще и письма варшавских друзей, посвященных в дело. На основании просмотренного материала могу сделать пока такое распределение: Философов знал все, кроме, может быть, некоторых чисто технических деталей по переотправке Савинкова через границу. Шевченко, по-видимому, также знал все то, что знал и Философов, и, во всяком случае, все главное. Арцыбашев кое-что знал, но, по-видимому, не все. Виктор Савинков, живя вне Польши, ничего не знал и никакого отношения, кроме косвенного, о котором упомяну ниже, не имел. Может быть, вне Польши были еще люди, посвященные в дело, но покуда я этого еще установить не могу.
Раз были люди, которые в той или иной мере были посвящены в дело, то каково же было их отношение и к «друзьям» из России персонально, и к сведениям, ими доставляемым, и к самой поездке Савинкова в Россию?
Начну с характеристики отношений друзей из эмиграции к «друзьям» из России. Что касается Павловского, то разногласий не было. Так же как и Б.В., все относились к нему и ранее, в Варшаве, и теперь с полным доверием. Ему и в него и Философов, и Шевченко, и Виктор Савинков,[54]и другие абсолютно верили и дружно жужжали в уши Б.В. об исключительных достоинствах Павловского, поддерживая и усугубляя и без того исключительное отношение Б.В. к этому человеку. На Фомичева и Шешеню смотрели разно, но сомнений в их порядочности ни раньше, в Польше, не приходилось слышать, ни теперь, в имеющихся материалах, я не нашел. Есть одно письмо Философова от 22-го года, где он не особенно лестно с моральной стороны аттестует Фомичева, но последующие письма показывают, что потом Фомичев заслужил и его полное и исключительное доверие. Андрея Павловича никто не знал раньше, но за время своих приездов он сумел завоевать полное доверие и Философова и Шевченко.
