Фараон восседал на троне, поставленном выше, чем трон царицы. На его груди скрещивались золотые цепы – символ правосудия и наказания. На голове красовалась высокая красно-белая корона Двух Царств, известная под названием Пшент – Могучая. Рядом с троном сидели два писца, готовые записывать решения фараона.
Фараон обратился к Мерену:
– Ты выполнил мое поручение, властительный?
– Да, великий фараон. Твой враг у меня под замком.
– Меньшего я не ожидал. Тем не менее, я очень доволен. Ну приведи его, пусть ответит на мои вопросы.
Мерен трижды ударил древком копья в пол. Немедленно застучали подкованные сандалии, и в зал вошли десять стражников. Царица равнодушно смотрела на них, пока не узнала пленного, которого они привели.
Соэ был бос и наг, только в льняной набедренной повязке. Тяжелые бронзовые цепи смыкались на его руках и ногах. Лицо осунулось, но голову он держал высоко и дерзко. Минтака ахнула и вскочила, глядя на него в ужасе и отчаянии.
– Фараон, это могучий и правдивый пророк, слуга безымянной богини. Он не враг. С ним нельзя так обращаться!
Фараон медленно повернул голову и посмотрел на нее.
– Если он мне не враг, почему ты прятала его от меня?
Минтака поперхнулась и закрыла рот руками. Она опустилась на трон, лицо ее посерело, в глазах был ужас.
Фараон снова повернулся к Соэ.
– Назови свое имя! – приказал он пленнику.
Соэ смотрел на него с вызовом.
– Я признаю над собой только власть безымянной богини, – заявил он.
– Та, о ком ты говоришь, больше не безымянна. Ее имя Эос, и она не богиня.
– Берегись! – крикнул Соэ. – Ты богохульствуешь! Гнев богини настигнет тебя быстро и неотвратимо.
Фараон словно не слышал.
– Ты вступал в сговор с колдуньей, чтобы перегородить Нил?
– Я отвечаю только богине, – рявкнул Соэ.
– Использовал ли ты в союзе с колдуньей сверхъестественные силы, чтобы наслать мор на Египет? Хотел ли свергнуть меня с трона?
– Ты не подлинный царь! – кричал Соэ. – Ты узурпатор и предатель! Эос – правительница мира и всех народов!
– Ты насылал болезни на моих детей, принцев и принцесс царской крови?
– Они не подлинной царской крови, – отвечал Соэ. – Они обычные простолюдины. Только у богини кровь царская.
– Пользовался ли ты своим злым влиянием, чтобы совратить мою царицу с пути чести? Убеждал ли ее споспешествовать тому, чтобы посадить на мой трон колдунью?
– Это не твой трон. Трон принадлежит Эос.
– Обещал ли ты моей царице вернуть ее детей к жизни? – спросил фараон голосом холодным и острым, как лезвие меча.
– Могила никогда не возвращает того, что в нее попало, – ответил Соэ.
– Значит, ты лгал. Десять тысяч раз лгал! Ты лгал, убивал, сеял в моей империи разврат и отчаяние.
– На службе Эос ложь прекрасна, а убийство – благородно. Я не сеял разврат. Я распространял правду.
– Соэ, твои слова – твой приговор.
– Ты не можешь причинить мне вред. Меня защищает богиня.
– Эос уничтожена. Твоей богини больше нет, – серьезно произнес фараон. Он снова повернулся к Минтаке. – Моя царица, ты слышала достаточно?
Минтака тихо плакала. Она была так потрясена, что не могла говорить, лишь кивнула и от стыда закрыла лицо руками.
Наконец фараон посмотрел прямо на двух человек, молча стоявших в глубине зала. Забрало шлема Таиты было опущено, лицо Фенн скрывала вуаль. Только зеленые глаза сверкали сквозь покров.
– Расскажите, как погибла Эос! – приказал фараон.
– Великий царь, ее поглотил огонь.
– Уместно, чтобы эта тварь разделила ее участь.
– Это будет легкая смерть, какой он не заслуживает, легче той, что они приносил невинным.
Фараон задумчиво кивнул и снова повернулся к Минтаке.
– Я дам тебе возможность исправиться в моих глазах и в глазах богов Египта.
Минтака упала к его ногам.
– Я не понимала, что делаю. Он обещал, что, если мы признаем его богиню, Нил вновь потечет, а наши дети вернутся. Я поверила.
– Понимаю. – Фараон поднял Минтаку. – Твое наказание таково: собственной рукой ты поднесешь факел к костру, на котором сгорит Соэ, и след колдуньи окончательно исчезнет из моего царства.
Минтака покачнулась, на ее лице отобразилось крайнее отчаяние. Потом она как будто взяла себя в руки.
– Я верная жена и подданная фараона. Мой долг – исполнять его приказания. Я поднесу огонь к костру Соэ, пророка, которому когда-то верила.
– Властительный Мерен, отведи эту низкую тварь во двор, где его ждет костер. Царица Минтака пойдет с тобой.
Охрана вывела Соэ по мраморным ступеням во двор. Мерен шел за ними, Минтака тяжело опиралась на его руку.
– Останься со мной, маг, – приказал фараон Таите. – Ты станешь свидетелем участи нашего врага.
Они вместе вышли на балкон, выходящий во двор.
Посреди двора под ними были навалены груды дров и сухого папируса. Все это было пропитано ламповым маслом. На вершине костра помещался эшафот, к нему вела деревянная лестница. У подножия лестницы ждали два могучих палача. Они приняли Соэ у стражи и потащили по лестнице, потому что ноги его не держали. Пророка привязали к столбу. Палачи спустились по лестнице, оставив Соэ наверху. Мерен подошел к жаровне, стоявшей у входа во двор. Сунул в нее пропитанный смолой факел, отнес Минтаке и вложил ей в руку. И оставил ее у подножия костра.
Минтака взглянула на фараона, стоявшего над ней на балконе. На царицу было жалко смотреть. Фараон кивнул. Она еще мгновение колебалась, затем бросила горящий факел в груду пропитанного маслом папируса. И пошатнулась, когда на нее обрушился жар мгновенно вспыхнувшего костра. Огонь и черный дым поднялись над крышей дворца. В самом центре пламени Соэ, обращаясь к безоблачному небу, закричал:
– Услышь меня, Эос, единственная истинная богиня! Яви свою власть и священную мощь перед этим ничтожным фараоном и всем миром!
Голос его утонул в треске огня. Соэ окутал дым, он обвис на столбе, и язык пламени лизнул его. На мгновение пламя расступилось, позволив увидеть почерневшую и скрюченную фигуру, уже не человеческую, но еще свисающую со столба. Затем костер обрушился, и в его центр провалился Соэ.
Мерен отвел Минтаку в безопасное место к ступеням лестницы и помог ей подняться в приемный зал. Лишившись своего достоинства и красоты, она превратилась в хрупкую старуху. Минтака подошла к фараону и склонилась перед ним.
– Господин муж мой, прошу у тебя прощения, – прошептала она. – Я была глупа, и мои поступки непростительны.
