Хунли с Хунчжоу молчали. С их точки зрения, царственный отец был холодным и жестокосердным, проявлял строгость к себе, а к другим – строгость еще большую, и все его поступки продиктованы его бессердечностью. Чэнхуань, однако, относилась к нему как к упрямому и самолюбивому ребенку, постоянно придумывая, как бы его утешить и развлечь.
Пока они трое беседовали, император Юнчжэн вернулся с аудиенции. Увидев Хунли с Хунчжоу, он тут же посуровел и хотел уже начать расспрашивать их об учебе, но перевел взгляд на Чэнхуань и вспомнил то, что обсуждалось только что в главном зале. В душе ему было больно, на его лице сохранялось ледяное выражение, но говорил он лениво, словно нехотя.
Хунли собирался было робко доложить императору о том, как он справился с данным ему ранее поручением, но Юнчжэн прервал его:
– Не будем сейчас говорить об этом. Выпал снег, и вы все трое здесь, что бывает нечасто. Пусть принесут жаровню, нагреют вина, и мы по-домашнему побеседуем.
Хунли молчал, Хунчжоу же взволнованно крикнул: «Хорошо!» Радостная Чэнхуань велела Гао Уюну обо всем позаботиться.
Хунли с Хунчжоу вели себя скованно в присутствии императора Юнчжэна, но благодаря тому, что рядом была Чэнхуань, атмосфера в комнате царила радостная и оживленная.
Чэнхуань обладала талантом рассказывать интересно о любом, самом маленьком и незначительном происшествии. Хунчжоу потихоньку расслабился и стал смеяться вместе с Чэнхуань. Они беседовали, хихикали, играли в морру, пили и галдели, производя невероятный шум. Юнчжэн же, вопреки привычке, только смотрел на них и улыбался, не мешая им веселиться.
За разговорами, едой и вином они провели больше стражи. Беспокоясь, что Его Величество мог утомиться, Чэнхуань притворилась, будто сама устала, и велела слугам прибрать со стола. Хунли с Хунчжоу откланялись, оставив ее прислуживать императору в одиночестве.
Присев рядом с кушеткой, где лежал император Юнчжэн, она принялась, согласно указаниям лекаря, массировать ему акупунктурные точки на голове.
На восьмой год эры Юнчжэна от болезни скончался циньван И, Иньсян, на девятый – его первая супруга, императрица Ула Нара, и с тех пор у него осталось лишь несколько близких людей. Он увядал, и его нрав становился все упрямее. Даже кашляя кровью, никогда этого не признавал и тем более не позволял лекарю осматривать себя. Никто не мог разгадать его мыслей, лишь Чэнхуань способна была вызвать у него улыбку.
– Сегодня из Монголии прибыло письмо с вопросом о дне свадьбы, – сказал император Юнчжэн.
Поначалу Чэнхуань не сообразила, о чем он, и лишь потом вспомнила, что помолвлена. Сев рядом с императором, она проговорила:
– Царственный дядюшка, не то чтобы я не хотела замуж, но позволь мне остаться во дворце еще на несколько лет.
– Мы понимаем, что ты хочешь проявить дочернюю почтительность и позаботиться о Нас, – произнес Юнчжэн. – Однако о Нас есть кому позаботиться, тебе не следует беспокоиться об этом.
Чэнхуань промолчала. «Есть кому позаботиться? Это кому же?» «Кого назвать могу я другом в залах этих? Лишь ветерок да ясную луну» – не он ли автор этих строк? Несколько лет назад написал их, а сейчас покорно принимает волю небес.
Император Юнчжэн приложил все силы, чтобы изобразить на лице радость.
– Мы уже велели приготовить приданое. Как настанет весенняя пора, ты отправишься в дом своего мужа.
Чэнхуань не ожидала, что день свадьбы уже так близок, и от ужаса изменилась в лице. Рухнув на колени, она воскликнула:
– Царственный дядюшка, прошу, подождите! Когда буду готова, сама с радостью уеду, но сейчас я не хочу выходить замуж!
Чем громче звенел ее голос, тем печальнее становилось на душе у Юнчжэна.
Она росла у него на глазах, и он помнит ее еще младенцем. Все эти годы она доставляла ему радость. Разве ему самому хочется расставаться с ней и отпускать столь далеко, зная, что они больше никогда не увидятся? Его Величество положил ладонь на голову Чэнхуань и, прикрыв глаза, спокойно произнес:
– Два года тому назад мы упрекали твоего отца в том, что он, хотя и был нашим младшим братом, покинул этот мир раньше нас. О, какую мы испытали скорбь! Но после кончины императрицы мы поняли, что Великое Небо проявило к нам доброту, позволив твоему отцу уйти раньше, ведь это позволит нам уладить все необходимые дела и избавить его от невыносимых страданий. Они все ушли раньше нас – что ж, хорошо! Очень хорошо!
В то мгновение, когда глаза умирающего навеки закрываются, для него все становится неважным. Тот же, кто продолжает жить, каждодневно существует в круговороте страданий. Если кто-то непременно должен взять на себя эти мучения, то пусть это будет он.
– Царственный дядюшка, оставьте меня во дворце еще на несколько лет! – со слезами на глазах умоляла Чэнхуань.
– Желанием твоего отца было, чтобы мы подготовили все необходимое для твоего замужества, – сказал император Юнчжэн. – Главная супруга старшего господина Иргэн Гьоро – хорошая подруга твоего отца и твоей… тетушки, поэтому она непременно хорошо позаботится о тебе. Однако не все в жизни случается согласно нашим желаниям, и нам бы хотелось иметь возможность лично убедиться в том, что ты живешь хорошо, – лишь тогда мы сможем быть спокойны. Сейчас, однако, наше здоровье ухудшается с каждым днем. Если бы ты уехала в ближайшее время и тебе бы что-нибудь пришлось не по вкусу, мы бы еще смогли тебе помочь. Если же отложить твое замужество на несколько лет, боюсь, мы покинем этот мир, и в твоей дочерней почтительности больше не будет надобности. Но разве мы, по твоему мнению, сможем тогда со спокойной душой встретиться на том свете с твоими отцом и матерью?
Юнчжэн произнес эти слова с крайним спокойствием, и его голос ни капли не изменился, но Чэнхуань знала, что на самом деле его душа разрывается от боли. Слезы ручьями полились из ее глаз. Она больше не решалась говорить ему, что не желает выходить замуж, лишь всхлипывала, опустив голову на колени Юнчжэна.
Император с бесстрастным лицом гладил Чэнхуань по голове.
– Не нужно огорчаться. Ты должна прожить свою жизнь хорошо, чтобы мы с твоим отцом не волновались. Это и будет наивысшим проявлением твоей дочерней почтительности.
На лице императора Юнчжэна отразилось крайнее утомление. Боясь, что у Его Величества станет плохо с сердцем, Чэнхуань заставила себя перестать плакать, вытерла глаза и, подавив печаль, заговорила о чем-то радостном.
Наказав Гао Уюну хорошо позаботиться о Его Величестве, Чэнхуань покинула зал. Опустив лицо, она быстро шла вперед, когда кто-то вдруг окликнул ее.
– Чэнхуань!
Девушка повернула голову и увидела Хунли. Одетый в плащ, подбитый соболиным мехом, он стоял посреди бескрайнего снежного пространства. Чэнхуань не хотелось ни с кем говорить, и она уже собиралась попросить позволения откланяться, но тут Хунли спросил:
