– О, не путайте, дорогой господин аббат, – надеюсь, когда вы увидите моих солдат, вы поймете, что никогда еще более честные граждане…
– Замолчи! Замолчи!
– Не сомневайтесь, господин аббат: мы ваши подлинные защитники, доказательство чему – то, что я пришел прямо к вам.
– Зачем? – спросил аббат.
– Да вот… – сказал Питу, почесывая в затылке и глядя, куда упала его каска, чтобы понять, не слишком ли далеко он отступит за линию обороны, если пойдет и подберет эту существенную часть своего военного обмундирования.
Каска валялась всего в нескольких шагах от парадной двери, выходящей на улицу Суассон.
– Я спросил тебя, зачем? – повторил аббат.
– Так вот, господин аббат, – сказал Питу, пятясь на два шага по направлению к каске, – позвольте мне изложить причину моего прихода в надежде на вашу мудрость.
– Вступление закончено, – пробормотал аббат, – теперь переходи к повествованию.
Питу сделал еще два шага по направлению к своей каске.
Но всякий раз как Питу делал два шага назад, к своей каске, аббат, чтобы сохранить разделявшее их расстояние, делал два шага вперед, к Питу.
– Так вот, – сказал Питу, начиная храбриться по мере приближения к орудию обороны, – солдатам необходимы ружья, а у нас их нет.
– Ах, у вас нет ружей! – вскричал аббат, притопывая от радости. – У них нет ружей! Ах, вот, право, бравые солдаты!
– Но, господин аббат, – сказал Питу, делая еще два шага к каске, – когда нет ружей, их находят.
– Да, – сказал аббат, – и вы их ищете? Питу поднял каску.
– Да, господин аббат, – ответил он.
– И где же?
– У вас, – сказал Питу, нахлобучивая каску.
– Ружья! У меня! – удивился аббат.
– Да; у вас в них нет недостатка.
– А, мой музей! – возопил аббат. – Ты пришел, чтобы ограбить мой музей! Кирасы наших древних богатырей на груди этих негодяев! Господин Питу, я вам уже сказал, вы сошли с ума. Шпаги испанцев из Альмансы, пики швейцарцев из Мариньяно, чтобы вооружить господина Питу и иже с ним. Ха-ха-ха!
И аббат рассмеялся презрительным и грозным смехом, от которого по жилам Питу пробежала дрожь.
– Нет, господин аббат, – сказал он, – нам нужны не пики швейцарцев из Мариньяно и не шпаги испанцев из Альмансы; нет, это оружие нам не подходит.
– Хорошо, что ты хоть это понимаешь.
– Нет, господин аббат, нам нужно не это оружие.
– Тогда какое же?
– Добрые ружья, господин аббат, добрые ружья, которые я часто чистил в наказание в те времена, когда имел честь учиться под вашим началом: dum me Galatea tenebat32, – добавил Питу с любезной улыбкой.
– Ишь, чего захотел! – сказал аббат, чувствуя, как от улыбки Питу его редкие волосы встают дыбом. – Ишь, чего! Мои ружья!
– То есть единственное ваше оружие, которое не имеет никакой исторической ценности и может сослужить хорошую службу.
– Ах, вот в чем дело, – сказал аббат, поднося руку к рукоятке своей плетки, словно капитан к эфесу шпаги. – Ах, вот в чем состоят твои предательские планы!
Питу перешел от требования к просьбе:
– Господин аббат, отдайте нам эти тридцать ружей.
– Назад! – произнес аббат, наступая на Питу.
– И вы заслужите славу, – сказал Питу, отступая на шаг, – человека, который помог освободить страну от угнетателей.
– Чтобы я дал в руки врагов оружие против себя и своих единомышленников! – вскричал аббат. – Чтобы я дал врагам оружие, из которого они будут в меня стрелять!
И, вынув из-за пояса плетку, он замахнулся на Питу:
– Никогда! Никогда!
– Господин аббат, ваше имя будет упомянуто в газете господина Прюдома.
– Мое имя в газете господина Прюдома! – взревел аббат.
– С похвалой вашей гражданской доблести.
– Лучше позорный столб и галеры!
– Так вы отказываетесь отдать ружья? – спросил Питу без большой уверенности в голосе.
– Отказываюсь, убирайся вон! И аббат указал Питу на дверь.
– Но это произведет дурное впечатление, – сказал Питу, – вас обвинят в недостатке гражданских чувств, в предательстве. Господин аббат, умоляю вас, не подвергайте себя этому.
– Сделай из меня мученика, Нерон! Это все, о чем я прошу! – воскликнул аббат с горящими глазами, больше похожий на палача, чем на жертву.
Во всяком случае, такое впечатление он произвел на Питу, и Питу снова попятился.
– Господин аббат, – сказал он, делая шаг назад, – я мирный депутат, борец за восстановление порядка, я пришел…
– Ты пришел, чтобы разграбить мое оружие, как твои сообщники грабили Дом Инвалидов.
– За что удостоились многочисленных похвал, – сказал Питу.
– А ты здесь удостоишься многочисленных ударов плеткой, – посулил аббат.
– О, господин Фортье, – сказал Питу, хорошо знакомый с плеткой аббата, – вы не станете так нарушать права человека.
– А вот ты сейчас увидишь, мерзавец! Подожди у меня!
– Господин аббат, меня защищает мое звание посланника.
– Вот я тебя!
– Господин аббат! Господин аббат!! Господин аббат!!! Питу дошел до двери, выходящей на улицу; теперь надо было принять бой или бежать. Но для того, чтобы бежать, необходимо было открыть дверь, а для того, чтобы открыть дверь, надо было обернуться.
При этом, оборачиваясь, Питу подставлял ударам противника незащищенную часть своей особы, которую толком не закрывает даже кираса.
– Ах, так тебе понадобились мои ружья! – сказал аббат – Так ты пришел за моими ружьями… Так ты мне говоришь: ружья или смерть!..
– Господин аббат, я ничего такого не говорил, – оправдывался Питу.
– Ну что ж? Ты знаешь, где они, мои ружья, можешь задушить меня, чтобы ими завладеть. Только через мой труп.
– Я на это не способен, господин аббат.
И Питу, положив руку на щеколду и глядя на поднятую руку аббата, считал уже не число ружей, хранящихся в арсенале аббата, но число ударов, могущих слететь с хвоста его плетки.
– Так значит, господин аббат, вы не хотите отдать мне ружья?
– Нет, я не хочу тебе их отдать.
– Вы не хотите раз?
– Нет.
– Вы не хотите два?
– Нет.
– Вы не хотите три?
– Нет, нет и нет.