истинным коммунистом и не готов был сменить это на чувство винтика в большом партийном механизме. Как партийный функционер он прошел чистку, но по большому счету все же никогда не придерживался основной линии в том смысле, что не был готов работать не думая, не умел подчиняться просто так – потому что все подчиняются. У него на все был особый взгляд, он все пытался осмыслить сам, пропустить через себя и по-своему, творчески, интерпретировать. Свобода поистине была для него осознанной необходимостью – так говорил когда-то соратник его двоюродного деда, и в зависимости от понимания этой необходимости он делал то, что считал нужным. Рихард Зорге как будто поступками, всей своей жизнью декламировал строки из «Марша шпионов» Киплинга: «Нет вождей, чтоб вести нас к славе, мы без них на врага наступаем, / Каждый свой долг выполняет сам, не слыша чужого шага». Иногда это приносило ему и решаемой задаче успех. Самый яркий пример – лоббирование наступления Японии на юг, а не на север, но обычно – недовольство начальников и остракизм. Возможно, в конце концов именно эта тяга к внутренней свободе привела Зорге к гибели. Отправленный в Японию на два года и брошенный там на восемь лет, утративший политическое доверие, не получивший внятного руководства и подставленный под удар контрразведки, попав в тюрьму, наш герой пережил, передумал свою жизнь заново и больше не видел смысла молчать. Как только ему были предъявлены свидетельства всех его друзей, соратников, уже давших показания, а также шифровальная книга с ключами для кодирования и лично Клаузеном раскрытый шифр группы, Зорге признал поражение. И то, что он тогда заговорил, сегодня дает нам возможность очень многое узнать о судьбе и подвиге этого человека.
В первое время после ареста допросы Зорге, проводимые обычно либо в специальной комнате, либо в тюремном храме, велись то сотрудниками токко, то прокурором, то ими совместно. Ёсикава Мицусада полностью заполучил обвиняемого 10 февраля 1942 года, его коллега прокурор Тамасава (Тамадзава) начал допрашивать Одзаки 5 марта, а прокурор Ио приступил к беседам с Клаузеном 14 марта. С девяти утра до трех часов дня Зорге допрашивал Охаси (он участвовал в допросах 33 раза). Ёсикава предпочитал браться за дело во второй половине дня и работал до позднего вечера (14 допросов). Он немного говорил по-английски и по-немецки, а для лучшего понимания, когда возникали трудности в переводе, Зорге здесь же печатал свои ответы на машинке на немецком языке. Ёсикава рассказывал позже: «Когда Зорге кончал главу или раздел своих показаний, он зачитывал их мне, а после внесения по моему требованию поправок или дополнений передавал написанное в мои руки. Эти показания были написаны Зорге в одном экземпляре». Эти записи были приобщены затем к судебному делу в качестве вещественного доказательства. Отвечая при этом на вопрос судьи о происхождении записок, Зорге подтвердил, что написал их «согласно требованию прокурора и на тему, им предложенную. Что касается содержания, то оно зависело от моей воли, и я не встречал здесь ограничений»[697].
Ответы арестованного резидента на вопросы следователя и прокурора легли в основу так называемой первой части «Тюремных записок» Зорге. Однако затем разведчик отказался от такой формы дачи показаний и начал отвечать устно, а переводчик Икома Ёситоси переводил его ответы с немецкого языка и записывал сказанное. 38 таких записей были скреплены подписями Зорге, Икома и Ёсикава. Они составили вторую часть «Записок». Аналогичным образом были составлены «Записки Клаузена» и «Записки Вукелича». Все подлинники этих материалов сгорели во время налетов американской авиации на Токио в марте 1945 года, когда город был подвергнут воздействию нового оружия – напалма. По счастью, сохранились копии записей, отправленные в архив в окрестностях Токио, а также несколько страниц записей допросов Зорге с его личной правкой в домашнем архиве Ёсикава. Частично сохранились материалы допросов Клаузена и, вероятно, Вукелича. Однако какие именно и сколько этих документов дожили до наших дней, до сих пор неизвестно, так как все бумаги после войны были конфискованы американской разведкой и – опять же частично – рассекречены только в 1983 году. Документов Вукелича среди них не оказалось, хотя генерал Уиллоуби в своих отчетах о них упоминал.
Инспектор токко Охаси Хидэо – тот, что командовал при аресте Зорге и которому затем была поставлена задача срочно «расколоть» своего «подопечного», прожил чрезвычайно долгую жизнь, скончавшись 1 июня 2002 года в возрасте девяноста девяти лет. Он часто вспоминал Зорге, время от времени давал интервью о своем участии в расследовании этого дела и был склонен приписывать себе заслугу в появлении «Тюремных записок». Охаси договорился до того, что заявил о дружеских чувствах, которые якобы связывали его с советским разведчиком и информация о которых, достигнув ушей полицейского начальства, даже повредила его карьере.
Охаси утверждал, что в обмен на некое «сотрудничество» со стороны Зорге, «он каждый день приносил ему в тюрьму газеты, а также снабжал заключенного чаем, который они пили вместе, пока полицейский через переводчика объяснял заключенному, что происходит за воротами тюрьмы, ”охватывая”, по выражению Охаси, ”всю газету целиком, вкратце, от светских страниц до рекламы и объявлений”».
Некоторые эпизоды, рассказанные Охаси, очень похожи на правду, потому что довольно точно отражают характер Зорге и его понимание собственного места в начавшейся войне. Так, однажды экс-резидент предположил (видимо, в разговоре с инспектором), что, Япония неизбежно проиграет войну, несмотря на первые впечатляющие успехи на Тихом океане. Вот тогда, по выражению арестованного, «когда обстоятельства станут совсем отчаянными, японское правительство захочет воспользоваться моими услугами. Случись такое, клянусь, я сделаю для Японии все, что в моих силах».
В другом случае Зорге, не веривший в перспективу смертной казни (вполне обоснованно – в Японии еще никого не казнили по предъявленным ему статьям обвинения), однажды пошутил: «Если меня приговорят к смерти, Охаси-сан, я стану привидением и буду являться вам». Охаси утверждал, что он ответил Зорге так: «Вы хотите сказать мне, что вы, материалист, верите в привидения?» После чего Зорге громко расхохотался[698].
7 марта 1942 года, когда полицейское расследование было завершено, остроумный Охаси принес для арестованного, окончательно переходящего в ведение прокуратуры и суда, немного фруктов и чая. По словам инспектора, именно в тот день Зорге собственноручно написал инспектору записку на английском языке, возможно, сопровождавшую фото разведчика или какой-либо иной, доступный ему памятный подарок. Записка была приобщена к делу и после смерти бывшего инспектора еще раз процитирована прессой: «Мистеру Охаси. В память о его чрезвычайно детальном и очень вежливом расследовании моего дела в период зимы 1941/42, я выражаю ему
