отца больно задели за живое Бахтияра. Я видела, как сжались его кулаки, а тонкие губы практически превратились в бледную нить. Взгляд его метнулся к его отцу, который, казалось, не был удивлен словами Сокольского. Я даже усмехнулась, понимая, как ошибалась в тех, кого когда-то считала едва ли не семьей.
— Но… Саша — моя девочка. Да, с виду она хрупкий, нежный цветочек, — в голубых глазах папы я видела нежность, но вместе с тем в них была гордость. За меня. Он любил и любит меня, несмотря на то, что я не его родной ребенок. И в этот момент я простила ему все, что было. — Но у нее мой характер, мое воспитание…
— Георгий Николаевич, я…, — начал было Бахтияр, но неожиданно опустил голову и отступил.
— Тряпка! Не сын — тряпка! Готов теперь этой девке ноги лизать?! — неожиданно взорвался Кильдеев, с презрением смотря в сторону Бахтияра. — Знал, что Эльзе нельзя доверять твое воспитание. Знал! Но пошел на поводу у нее, — он отвернулся от сына, словно тот перестал для него существовать. — Все это лирика, Георгий! И сути она дела не поменяет! Компания вернется под крыло моей фирмы, она принадлежит нашей семье, а что до опеки…
— Ты снова торопишься, Азим, — опять оборвал его отец, явно начиная злиться. — Право управления компанией, как и контрольный пакет акций, плюс один голос, принадлежат Александре Георгиевне Сокольской. Теперь, вернее — Зарницкой. — Папа, наконец, подвинул бумагу, что держал ладонью, в сторону адвоката Кильдеева, открывая ее всем, кто находился рядом. На бледно-розовом бланке свидетельства о браке стояли моя подпись и подпись моего… мужа? Север — мой муж?! Я обалдело уставилась сначала на бумагу, а затем перевела взгляд на отца.
— Как… какой Зарницкой? — выдохнул не менее удивленный Бахтияр, а затем уставился на меня. — Ты… вышла замуж? И это… твоя подпись…, — он наклонился ниже, явно пытаясь найти доказательства того, что это ложь.
— Верно, Саша и мой… сын поженились неделю назад, — спокойно проговорил Сокольский, смотря бывшему партнеру прямо в глаза.
— Это ложь! Скажи, Марат, это… это не может быть правдой, она же все время была под твоим наблюдением, Бахтияр?! — снова взвился Кильдеев, понимая, что вожделенная фирма останется призрачной мечтой. — Ты говорил, что глаз с нее не спускаешь, и девчонка ездила только с твоей охраной! Тогда как? Как они провернули? Марат! Найди мне доказательства, что эта бумажка — фикция! — Азим потряс бланком перед лицом опешевшего сына и адвоката.
Бахти смотрел на меня, и в его взгляде скользнули горечь и отчуждение. Он выпрямился, не говоря ни слова, даже не стараясь что-либо отвечать отцу, который сейчас, брызгая слюной, пытался доказать, что мое замужество подстроено.
— Да, они расписались ровно неделю назад, — растерянно произнес адвокат Кильдеева, сделав какой-то звонок. — Запись есть в книге регистрации…
— Ложь! — заорал Кильдеев, став лицом похож на вареного рака. Я испуганно посмотрела на Бахти, но тот даже не повернулся к отцу, продолжая о чем-то сосредоточенно думать.
— Ничего подобного, — качнул головой Сокольский, смахивая с рукава невидимую пылинку. Было заметно, что его утомили разговоры, но все же внутреннее напряжение не отпускало его. Он словно ждал чего-то…, — дети еще месяц назад подали заявление в родном городе Северина, но… обстоятельства так сложились, что им потребовалось расписаться как можно быстрее.
Я щелкнула челюстью, старательно ловя ее где-то в районе пола. Бросила быстрый взгляд на отца, который как-то загадочно мне подмигнул, а затем на Бахтияра, буквально почерневшего лицом. — Поэтому, извини, Азим, но теперь супруг моей дочери станет распоряжаться ее имуществом, как и… решать, нужно ли ему сотрудничество с твоей компанией…
— Ах… ты, тва-арь, — прошипел Азим Мансурович, подскакивая с места и что-то выхватывая из-за пояса. — Решили меня кинуть?! Не выйдет…
— Отец!..
— Азим Мансурович!.. — заикаясь, прошипел адвокат, с ужасом в блеклых глазах смотря на взбешенного доверителя.
Папа прижал меня к себе, медленно подаваясь вперед. На нас двоих в упор смотрело черное нутро дула пистолета.
— Азим, ты в своем уме? — отец попытался образумить взбешенного мужчину. Он встал с дивана, закрывая меня собой. Я тряслась, испуганно дергая его за полу пиджака, чтобы папа не смел рисковать собой. В этот момент я прокляла все на свете, особенно это наследство, оставленное настоящими родителями. Кто же знал, что оно практически сведет с ума Кильдеева? — Опусти пистолет, ты ничего не сможешь сделать с этим.
— Не знаю, как тебе удалось провернуть так, что ты снова вышел сухим их воды, но я не позволю снова отнять мое! — едва не брызгая слюной, проорал Кильдеев. — Я не отдам ее ни тебе, ни твоему ублюдку! Кстати, а где он прячется? — черные злые глазки Азима сузились еще сильнее, напоминая мне крысиные. — Что же не пришел за своей женушкой, или боится? Ничего, я и его найду, но сначала убью тебя и эту девку — все беды от нее! Свою семью разрушила и до моей добралась. Проклятая русская стерва! Где ее Алмас только нашел?! — пистолет переместился в мою сторону. — Иди сюда, тварь! Иди ко мне, сейчас ты все подпишешь. А чтобы ты была сговорчивее, Тимур! — на его громкий окрик явился один из головорезов, что были с Азимом во время моего похищения. Кажется, именно этот был в автомобиле за рулем. Мужчина застыл на пороге, придерживая рукой что-то на поясе — тоже пистолет? — Он приехал один? — кивок на моего отца, который вмиг стал напряженным. Охранник отрицательно покачал головой, а Кильдеев расплылся в ухмылке. — Пригласи гостя, что он там толчется в одиночестве.
— Нет…, — прохрипела я, понимая, кто приехал с папой вместе. Значит, не смог остаться в стороне? Кильдеев услышал мой всхлип, отчего его усмешка еще сильнее расползлась по тонким губам. — Зачем?..
— Да, Сашенька, да, — пропел он и, не опуская пистолета, махнул мне рукой, чтобы я вышла вперед. — Сейчас мы конструктивно поговорим, а то… все эмоции, нервы…. А потом и документы подпишем. Ты же понимаешь, как папа твой ошибся, решив попытаться обыграть меня, — ощерился в ухмылке Азим Мансурович.
— Ненавижу вас! Никогда, слышите, никогда, вы не получите то, что так желаете! Да я, скорее, сдохну…
— Помолчи, Александра, — шикнул на меня отец, и я недоуменно глянула на его суровое лицо. — Стой, где стоишь и не смей…
— Не смей рисковать Севером. И собой! — прошипела я, отворачиваясь, чтобы глянуть в лицо тому, кто лишил меня всего. — Я не желаю больше быть разменной монетой в его играх. Он отнял у меня все — семью, имя, хотел сделать безмолвной
