– Это дело полминуты, – взглянув на часы, которые он держал в руке, произнес уверенным тоном лейтенант и подозвал одного из своих людей. Тот вытащил из ранца снабженный фитилем некий цилиндрический предмет сантиметров тридцати длиной и толщиной с кулак и передал его офицеру.
Лейтенант велел всем отойти подальше, подложил цилиндр под дверь, зажег сигаретой фитиль и сказал мистеру Говиту, с интересом наблюдавшему за этими манипуляциями:
– Сейчас увидите, что ничего не стоит превратить в крошево даже такие мощные ворота, коли есть динамит.
Страшный взрыв разнес толстые деревянные створы в щепки. Путь был открыт.
Пехотинцы, с лейтенантом во главе, бросились в зияющий проем, а затем, следуя за Эстебаном, направились к камере, где вынесли столько страданий ни в чем не повинные узники. Вот тогда-то офицер, услышав внезапно шум, поднятый перуанскими солдатами, готовившимися расстрелять французов прямо через решетку, кинулся в сопровождении своих моряков в зал судилища.
– Бросай оружие! Вы взяты в плен! Каждый, кто не подчинится моему распоряжению, будет расстрелян на месте! – крикнул он громогласно. И вовремя!
Глава 16Лейтенант немедленно разоружил перуанских солдат, которые, ошеломленные внезапным появлением английского десанта, и не думали сопротивляться.
Начальник полиции, а заодно и монах – этот явный еретик, исполнявший обязанности писаря, – были взяты под стражу.
– Пока мы не освободим наших французов, – сказал офицер, – эти двое побудут у нас в заложниках.
– Ол райт! – важно ответствовал мистер Говит.
Во время этой драматической сцены оба узника, протягивая сквозь прутья решетки ослабевшие руки, хриплыми, едва слышными голосами просили своих освободителей:
– Воды!.. Воды!..
– Откройте дверь в их камеру, – распорядился лейтенант, и морские пехотинцы тотчас кинулись выполнять его приказ.
На другом конце коридора послышались яростные ругательства.
Это был Эстебан: отобрав бесцеремонно ружье у одного из перуанских вояк, он пустился на поиски черного тюремщика и, найдя его в глубине двора, повел, приставив штык к спине, к «апартаментам», в которых томились его хозяева. Надзиратель, обезумев от ужаса, с посеревшим лицом и вытаращенными глазами, передвигался с большим трудом, ибо страх парализовал его ноги. Метис же, полагая, что негр притворяется, подгонял его бранью и покалыванием штыком.
– Открывай дверь, дрянь паршивая, а не то я пригвозжу тебя к стене! – скомандовал Эстебан, когда они подошли к камере.
– Открывай дверь, дрянь паршивая, а не то пригвозжу тебя к стене!
Видя, что мерзкий палач из-за дрожи в руках не в состоянии справиться с этим заданием, проводник вырвал у него связку ключей, отпер дверь и с шумом отворил ее.
– Воды!.. Воды!.. – стенали несчастные французы.
Два солдата бросились во двор, наполнили фляги водой из фонтана и бегом вернулись к заключенным. Жак и Жюльен, вырвавшись наконец из мучительного плена и с трудом произнеся одно лишь слово «спасибо!», с жадностью припали к сосудам с бесценной жидкостью, которую пили с неистовством диких животных, кое-как добравшихся во время засухи до вожделенного источника.
Чем ужаснее испытанные страдания от жажды, тем быстрее сказывается живительная сила воды. И узники быстро пришли в себя под воздействием целительной влаги.
– Спасибо!.. Спасибо нашим спасителям! – повторяли они, узнав английские мундиры.
А затем последовал весьма типичный для англичан эпизод, подтвердивший лишний раз, что и в чрезвычайных обстоятельствах они остаются приверженцами соблюдения положенных формальностей. Словно не замечая драматичности обстановки, лейтенант молча вынул из ножен саблю и, почтительно склонившись перед Жаком и Жюльеном, указал церемониально на затянутого в мундир консула:
– Мистер Ричард Говит, консул Ее Величества королевы Великобритании!
Друзья поприветствовали его.
– Сэр Эдмонд Брайтон, второй лейтенант корвета «Шотландия»! – произнес с уважением консул, повернувшись к офицеру.
Жак и Жюльен поклонились и моряку, после чего поочередно, столь же торжественно, представили друг друга.
По окончании ритуала все четверо обменялись энергичными рукопожатиями, причем англичане, как всегда в таких случаях, проявили столько сердечной теплоты, что у французов кровь прилила к рукам.
– Мистер Говит, – молвил растроганно Жюльен, пожимая толстяку руку, – нам и не снилось, что нас так вот быстро освободит английский десант! Мы слов не находим, чтобы выразить вам свою благодарность.
– О! – воскликнул, широко улыбаясь, толстяк. – Если бы вы только видели, как я выглядел в бочке, когда отправился на корвет! Право же, это было смешно! Понятно, моя супруга, миссис Говит, нашла бы подобный способ передвижения шокирующим, но зато обе наших мисс забавлялись бы от души, лицезрея своего отца в столь необычном положении! Да я и сам бы не прочь был полюбоваться собой в тот момент со стороны!
Только тут наши друзья поняли, что это над семьей мистера Говита потешались они в тот раз, когда, стоя на пристани, наблюдали за разгрузкой судна.
– Пора уходить, джентльмены! – заявил офицер, не в силах удержать улыбку при воспоминании о том, как и ему пришлось таким же точно экзотическим образом перебираться с судна на берег.
Отряд тронулся в путь. Французы, чудом вырвавшиеся из чудовищного кошмара, идя в окружении моряков, едва передвигали ноги, ослабевшие за эти ужасные, преисполненные физическими и душевными муками дни.
Фортуна была обязана вознаградить друзей за перенесенные ими страдания, и она не замедлила выполнить то, что ей было положено. Едва бывшие узники со своими спасителями покинули стены тюрьмы, как их взору предстал роскошный открытый пароконный[268] экипаж, в котором восседал его превосходительство начальник полиции, разодетый, как на парад.
– Черт побери! – воскликнул офицер. – Это как раз то, что нам нужно! – И предложил его превосходительству тоном человека из high life[269], который, находясь в завоеванной стране, не желает ждать: – Эй вы, слезайте!
Его превосходительство полицеймейстер попробовал было, продолжая сидеть в коляске, отделаться от англичанина, ссылаясь на права человека вообще и собственника в частности, но лейтенант сделал знак своим людям, и его превосходительство, поднятое двумя парами сильных рук, беспомощно плюхнулось в дорожную пыль.
