Клинкхаммером[546]. Число партизан характеризуется достаточно большой ротацией между горными отрядами и теми бойцами, которые, используя неудачное выражение Де Феличе, без сомнения, находились в «горячей точке», постоянно рискуя быть обнаруженными и схваченными. Что касается фашистской армии, то на деле это было объединение различных образований — регулярной армии под командованием Грациани, Республиканской национальной гвардии, в которой служили также и карабинеры, «Черных бригад» Алессандро Паволини, «Decima Mas»[547]и других отрядов нерегулярных войск. Более того, в каждом из двух лагерей часто наблюдалось соперничество и даже внутренние конфликты.
Все эти факты — ограничение лишь северными регионами, отношение с крестьянами, роль духовенства и Церкви, действия движения Сопротивления в оккупированных немцами зонах, присоединенных к Третьему рейху, формы конфликта и общее число потерь — приводят нас к существенному изменению толкования движения Сопротивления как гражданской войны. Но мы до сих пор намеренно оставляли в стороне еще один фактор, который представляется решающим, чтобы склонить чашу весов в пользу опровержения данного постулата. Для определения этого фактора и оценки его важности необходимо прежде всего найти место итальянскому движению Сопротивления в контексте Второй мировой войны.
Среди государств, где возникло подобное движение, Италия была страной, чья территория дольше всего — в течение 24 месяцев — служила театром военных действий иностранных армий, оспаривавших друг у друга контроль над итальянскими областями и владение ими. Зарубежные войска также участвовали и в гражданской войне в России для оказания помощи одной из сторон, и в гражданской войне в Испании на этот раз для поддержки обеих сторон, но целью этого участия была лишь поддержка и помощь местным войскам. В Италии наблюдалась обратная ситуация. Это было верно в отношении фашистов, ибо их отряды участвовали в борьбе с движением Сопротивления, а нахождение их на фронте было достаточно ограниченным и зависело от ряда факторов. Это также относилось и к партизанам, по крайней мере в том, что касалось военных действий. Генерал Александер был не единственным, кто считал их «саперами», подрывниками на службе союзнических армий, действующих за линией фронта. Делегация КНО молчаливо согласилась с этой ролью, предназначенной ему при подписании соглашения с представителями союзников в декабре 1944 г. в Риме, по которому Комитет обязался подчиняться англо-американскому командованию и разоружить свои части после ухода немецких войск. Мне кажется, что на этот счет можно частично согласиться с замечаниями Э. Галли делла Лоджиа.
Таким образом, Италия — оккупированная страна, а немецкие оккупанты, против которых сражалось движение Сопротивления, были фактически «главным врагом», даже если К. Павоне собрал по этому поводу и другие точки зрения[548]. В равной степени исследование Л. Клинкхаммера достаточно убедительно показывает, что для большинства итальянцев «главным врагом» действительно были немцы. Несмотря на усилия германского посла в Республике Сало Р. Рана по сохранению контроля над ситуацией, по мере того как конфликт приобретал более радикальные формы, роль оккупанта становилась очевиднее и невыносимее. Население было единодушно как на территориях, присоединенных к Третьему рейху, так и на тех, которые находились под юрисдикцией Республики Сало. Ведь именно немцы депортировали местных жителей на работы в Германию, и именно отряды СС несли ответственность за первые кровавые события, происходившие в Кай-яццо, Адреатинских пещерах, Бовес, Сант-Анна-ди-Стацемма, Валлучиоле, Стиа, Марцаботто[549]. Изгнание оккупантов, «освобождение» означали конец депортаций и резни, возврат к миру и нормальной жизни. Таким образом, это были совершенно приоритетные цели.
Однако не стоит интерпретировать все эти соображения как недооценку феномена движения Сопротивления, а скорее как уточнение. Действительно, это движение не ограничивалось только военными акциями своих отрядов и являлось еще в большей степени политическим феноменом. Несомненно, участники боевых действий на греческом острове Кефалония и повстанцы в Неаполе принадлежали к движению Сопротивления, также как и рабочие крупных центров Севера, начавшие в 1944 г. то, что Л. Клинкхаммер назвал «самой крупной всеобщей забастовкой, организованной в оккупированной национал-социалистами Европе», после которой КНО «узаконил свою политическую власть на демократической основе, что приобрело первостепенную важность для формирования образа послевоенной Италии»[550]. Сотни тысяч солдат, интернированных в Германии, которые отказались примкнуть к Республике Сало, стали, со своей стороны, действующими лицами «другого движения Сопротивления», если выразиться словами Алессандро Натты из названия его мемуаров о депортации[551]. И только меньшинство, полностью осознававшее свою изоляцию и грядущее поражение, осталось верной Итальянской социальной республике. После краха или рассеивания фашистского мифа единственной еще незапятнанной ценностью для этого меньшинства осталась «честь» в смысле верности немецким союзникам и отказа от вероломного короля, которую общественное мнение считало коллаборационизмом. Эти люди познали физическую и моральную изоляцию и реально доказали свою последовательность, несомненно заслуживавшую уважение, когда они не опустились до озлобления и жестокости. Однако и тут стоит отделять моральное суждение от исторического.
Конечно, как и всегда в аналогичных ситуациях, существует «серая зона», но ее границы сужались по мере того, как победа все больше и больше склонялась на сторону союзников. Нельзя говорить о «нейтралитете», скорее об оппортунизме тех, кто делал вид, что ничего не замечал и не знал, или о «малодушии», используя более сильные слова Клаудио Павоне[552], — но это относится к человеческой природе в целом, а не к homo italicus[553]в частности.
В свете указанных факторов мне кажется, что противопоставление движения Сопротивления коллаборационизму, принятное в других европейских странах и предложенное Марко Паллой[554], более применимо к сложной действительности итальянского движения Сопротивления как внутреннего феномена, нежели к определению «гражданская война». Напротив, старое толкование этого движения как войны за освобождение страны, что вполне по-прежнему сочетается с парой Сопротивление — коллаборационизм, сохраняет все свое значение, если поместить его в контекст Второй мировой войны.
Следует добавить, что если движение Сопротивления было важным аспектом мучительного опыта, пережитого итальянским народом 8 сентября 1943 г., важным аспектом «пережитого» им, говоря близкими Пьетро Скопполе словами, но тем не менее оно представляло собой лишь часть этого опыта. Не только потому, что лишь меньшинство принимало в движении Сопротивления непосредственное участие, но и потому, что оно было всего лишь сегментом сложного процесса, длившегося и после освобождения и в ходе которого народ, только что избавившийся от 20-летней диктатуры и напыщенного красноречия, с трудом заканчивал сдавать экзамен на общественное сознание и вновь обретал политическую сферу и демократические нормы. Но из этого не стоит делать вывод, будто результатом данного процесса стало неизбежное присоединение к антифашизму в целом и, в еще меньшей степени, к идеологии
