душевные силы. Она заставляла меня двигаться дальше, жить — это было каждый раз, когда отчаяние наваливалось на меня. Она относилась ко мне так, будто я была драгоценным достоянием, которое она, моя бескорыстная, верная подруга, унаследовала от моей матери.
Сейчас у входа в церковь Божьей Матери Ченстоховской есть две бронзовые мемориальные доски. Они свидетельствуют о том, что эта церковь существует благодаря трудам отца Кжеминьского и Элеоноры Халупец. И теперь то, что мы с мамой задумывали как памятник для благочинного священника, стало памятником и моей матери.
Глава 17
Долгое время после смерти матери я с большим трудом справлялась с обычными действиями, которые постоянно требуются в жизни. Да, я ела, спала, кивала головой, когда ко мне кто-то обращался, но когда никого не было рядом, лишь тихо рыдала. Я не хотела быть обузой и все же, сама того не желая, превратилась именно в это. Маргарет делала все, что было в ее силах, чтобы облегчить мне существование. И даже сила моего горя была недостаточной, чтобы спасти меня от огромного чувства вины перед нею, поскольку я принимала от нее так много, а возвращала так мало. Но я ничего не могла поделать. Неожиданно оказалось, что у меня нет работы, нет никакой карьеры в кино, нет матери, нет никаких обязательств — в общем, не было ничего на свете, что я была обязана делать. Я была полностью свободна от всего, но это новое для меня чувство свободы сковывало меня куда сильнее, нежели чувство долга. Несколько раз в неделю я выходила из дома и отправлялась на старое Голгофское кладбище в Лос-Анджелесе, где была похоронена моя мать. Я сидела и тупо смотрела на склеп с надписью «Элеонора Халупец, любимая мать Полы Негри», а потом почти с вожделением глядела на пустое место рядом с ее захоронением, где сама когда-нибудь буду похоронена, и задавала себе вопрос, как скоро настанет этот день.
Маргарет наблюдала все это молча, с большим сочувствием, но в конце концов решила — нужно что-то предпринять. Она купила дом в Бель-Эр и буквально насильно заставила меня проявить интерес к тому, как лучше всего отделать его изнутри и как преобразовать участок вокруг него. Поначалу я лишь вяло соглашалась со всем, что она предлагала. Однако когда я увидела, с каким рвением она взялась за работу, несколько испугалась: вдруг она переоценит собственные силы, переутомится. У нее же серьезное сердечное заболевание. Теперь мой траур по маме, длившийся так долго, сменился страхами за состояние здоровья Маргарет. Я постепенно начала понимать, что у меня все же есть ради чего стоит жить дальше: у меня была она. Мне нужно было заботиться о ней, о ее здоровье, и я обязана холить ее и лелеять. Теперь в этом был смысл моей жизни. Так я стала постепенно все больше и больше брать на себя ответственность при планировании того, что должно было быть в нашем новом доме. Неудивительно, что наши отношения сделались еще более глубокими, чем прежде. Мы обе нуждались друг в друге, причем каждая по-своему. Мы переехали, наконец, в этот дом в Бель-Эр, и тени стали постепенно удаляться из моей души и, наконец, совсем ушли. Настало солнечное, беззаботное время. Мне даже предлагали какие-то роли в кино, но я от всех отказалась. Вдруг стало ясно, что достаточной мотивацией для того, чтобы жить, было просто жить в мире и спокойствии.
В 1957 году Маргарет решила, что настало время для меня нанести первый визит в ее родной город. Я уже не раз встречалась с членами семьи Вест, когда они оказывались в Голливуде, однако сама никогда не приезжала в Сан-Антонио. Мы отправились туда на ежегодный праздник в апреле, Фиесту[380], и это оказалось идеальным для моего знакомства с очаровательным старым центром города. Мы были захвачены атмосферой непрекращавшегося праздника, с бесконечными приемами, вечеринками и парадами. Друзья устроили для нас прогулку на пароходе по реке Сан-Антонио, и мы медленно плыли по ней, лениво извивавшейся через весь город в своих узких берегах, а сами неторопливо вкушали яства и напитки, разглядывая янтарно-желтую иллюминацию, отмечавшую направление тропинок через парк на берегу реки.
Но больше всего меня поразила сердечность и гостеприимство всего клана семейства Вест, и это определило мое отношение к Техасу. Мать Маргарет, замечательная красавица, была настоящей гранд-дамой, притом очень славной, с мягким нравом и сердечностью. Она отличалась такой естественной элегантностью и аристократическим поведением, что я прозвала ее графиней. Оказалось, кстати, что я попала в точку — это прозвище подхватили все домашние.
В один из последних вечеров в Сан-Антонио мы с Маргарет устроили прием в наших апартаментах в отеле Menger.
С балкона гости могли видеть грандиозную панораму потрясающего парада, который заканчивался на просторной площади перед миссией Аламо по соседству. В тот день, когда я, направляясь к себе в номер из парикмахерской, собралась войти в лифт, ко мне вдруг бросилась какая-то женщина, которая восторженно воскликнула:
— О, а я вас знаю! Вы Теда Бара!
— Что вы! — мило улыбаясь, ответила я. — Она еще вчера уехала…
Эта дама была страшно разочарована, а я все хохотала по дороге на свой этаж. Бедняга Теда Бара ушла на тот свет годом раньше, но я вспомнила, как часто все путали наши образы в амплуа роковых обольстительниц, из-за чего многие думали, будто я гораздо старше, чем было на самом деле[381].
Во время нашей вечеринки я стояла рядом с Маргарет на балконе, рассматривая факельное шествие, которое двигалось под нами мимо отеля. Когда к нам приблизились роскошно одетые Король и Королева праздника, я прочувствованно вздохнула и прошептала: «Это все так волшебно. Знаешь, когда-нибудь позже я бы не возражала обосноваться здесь». Это мое желание исполнилось двумя годами позже. Как-то раз вечером, вернувшись довольно рано к себе домой в Бель-Эр после какой-то довольно скучной голливудской вечеринки, я недовольно воскликнула:
— Ох уже эти вечеринки! Вечно одно и то же. Все без конца только и делают, что пытаются оттереть друг друга в сторону. Одни и те же люди заняты одним и тем же. Только наряды меняют…
— Да, теперь никто здесь не стремится к тому, чтобы найти собеседника, — добавила Маргарет. — Ну и скучища!
Взглянув на меня, она сказала:
— Знаешь что?.. Я вроде по родным пенатам соскучилась…
— Ну так поедем домой, — ответила я. — Давай соберем вещи и переедем в Сан-Антонио.
— Я так надеялась, что ты это скажешь! —
