— Согласен. Когда, по-вашему, мы должны разойтись? Сейчас конец октября.
— Подайте на развод прямо сейчас. Тогда в январе вас, возможно, уже разведут.
— Отлично, Оливер. Тогда, может быть, мы еще втроем отпразднуем Новый год? Нет-нет, я уже вижу, что вы предпочитаете праздновать вдвоем. — Он смотрит в окно. — Как раз теперь, когда у вас опять есть машина. Здорово иметь такую машину в холодное время года, правда?
В преддверьи зимних холодов.
Очаг и кров.
— Откуда вы знаете?..
— Благодаря Отто. Он позволил себе записать пару ваших рандеву в сгоревшем садовом домике. Нужно было всего лишь прикрепить снаружи к стене дома маленький магнитофон. Право же, удивительно чувствительный прибор, дорогой Оливер…
13
Может быть, у вас больше благородства, чем у меня, и вы бы не взяли назад «ягуар». Но я взял. При данном положении вещей было полнейшим идиотизмом не взять его. В конце концов меня ведь шантажировали.
Я написал: «при данном положении вещей».
А положение вещей в этот период перед Рождеством не назовешь ни хорошим, ни плохим. Погода отвратительна. Два дня спустя после моего разговора с господином Лордом Геральдина вдруг покидает интернат и переходит в другой. На прощанье она дарит мне длинные стеклянные бусы и говорит с улыбкой, которую мне никогда не забыть:
— Это тебе на память от меня. Сохрани. Я дарю это не как талисман на счастье. Счастья у тебя достаточно. Я боролась за твою любовь нечестными средствами. Наверно, поэтому и проиграла.
— Послушай, Геральдина…
Она останавливает меня жестом руки:
— Для меня все это уже действительно в прошлом. Я слышала, что вы с господином Лордом пришли к согласию.
— Слышала? От кого?
— От своего нового милого.
— Кто такой?
— Естественно, Отто.
— А он откуда знает?
— От господина Лео. Господин Лорд решил развестись. А мне было и невдомек, что у тебя тоже есть фотографии, которые его тоже в чем-то уличают.
— Ты врешь! Тебе рассказал об этом Ханзи.
— Ладно, вру. А почему бы, собственно, нет? Я ведь всегда врала. Ты отдашь фотографии господину Лорду и женишься на Верене. Будьте счастливы. И пусть вам аист принесет много маленьких сладеньких. — Мы разговариваем в здании школы. С улицы раздается гудок машины. — Мне пора идти. Всего хорошего, мой милый, и прости, если можешь. Как-никак, а ведь я, сама того не желая, поспособствовала твоему счастью, разве нет?
Она кивает мне — вновь прежняя «Шикарная Шлюха» с громадным начесом, тушью, грубо наляпанной на ресницы, и дико намалеванным ртом. Шагая на высоченных каблуках, она уходит, вихляя бедрами.
Прости и ты меня, если можешь, Геральдина!
Ты никогда этого не сможешь, я знаю…
14
Моей матери все хуже и хуже.
Эту весть я получаю от заведующего сумасшедшим домом, в котором она лежит. Она абсолютно апатична, пишет в письме заведующий, никак не реагирует, когда с ней говорят, и только все время повторяет мое имя. Мне, считает заведующий, обязательно надо будет приехать к ней на Рождество. Что я и сделаю. Судя по письму врача, это Рождество будет, наверное, последним для моей матери.
Рашид высказал желание остаться в моей комнате. Шеф дал разрешение. Ханзи со мной больше не разговаривает.
Если я захожу в комнату, где он находится, он тут же выходит.
Имея машину, я располагаю большей возможностью что-то предпринять. И вот наконец ложь, которую я поведал Верене, превратилась в правду. Я был у конкурентов моего отца. (Я их не называю по понятным причинам.) И господа решили предоставить мне очень большой аванс. К Новому году я смогу его получить. Это значит, что квартира и средства на жизнь для Верены и Эвелин обеспечены на время, пока я не начну работать.
28 ноября господин Лорд со своей женой идут к адвокату и подают на развод. На 29 ноября я приглашен к Лорду. Верена взяла из сейфа половину фотокопий, и мы отдаем ее господину Лорду вместе с пленками. Он внимательно разглядывает их (через лупу), а потом бросает в огонь камина, около которого мы сидим, и поднимает бокал:
— Надо уметь проигрывать. Пожалуй, я никогда не был тем мужем, который требуется Верене. О, чуть и не забыл! Оливер, поднимитесь к Эвелин, она хочет пожелать вам спокойной ночи. Вам пора потихоньку привыкать к некоторым обязанностям.
Эвелин уже лежит в постели. Она просияла, когда я вошел, и тянет ко мне свои ручонки:
— Дядя Мансфельд!
— Спокойной ночи, малышка.
Она тихо-тихо, шепотом:
— Мама сказала, что после Нового года нас разведут? Я киваю.
— Спасибо, дядя Мансфельд. Спасибо! Этого уже нельзя было больше вынести. Я обещаю тебе всегда хорошо учиться и быть хорошей падчерицей.
— И я тоже обещаю тебе всегда хорошо учиться и быть хорошим отчимом.
Над этой фразой она смеется так, что закашливается.
— Я снова принес тебе марципан. На этот раз ты возьмешь его?
— Конечно! Конечно!
Затем я получаю еще и поцелуй.
18 декабря начинаются рождественские каникулы. 15 декабря Манфреду Лорду надо ехать по делам в Вену. Он звонит мне в интернат:
— Нам больше не нужно ломать комедию друг перед другом. Я знаю, сколь часто вы проводили ночи в моем доме, когда я был в отъезде. Если вам перед вашим отлетом надо будет встретиться с Вереной, то милости прошу.
— Господин Лорд, я…
— Да не бойтесь вы. Я дал отпуск всем слугам, в том числе и Лео. Так что вы могли бы остаться одни с Эвелин и Вереной.
— Право, не знаю…
— Итак, я скажу Верене, чтобы ждала вас 15 декабря. А я прямо сейчас попрощаюсь с вами, Оливер. Всего хорошего вам и вашей семье. Прощайте.
И вот вечером 15 декабря я еду на Мигель-Аллее, и мы ужинаем втроем: Эвелин, Верена и я. Эвелин помогает матери накрывать на стол и подавать блюда. И вдруг она говорит:
— A daddy[180]оказался порядочным парнем, правда? Никогда бы не подумала, что он нас просто так отпустит!
— Солнышко, после Нового года мы трое наконец будем вместе!
15
Потом, когда Эвелин уже спит, мы с Вереной сидим друг против друга у камина. Потрескивают дрова.
