видите, они спокойны и не собираются нападать.
Хамче протяжно вздохнул и осторожно протянул руку к Торн. Она понюхала, сама потерлась о раскрытую ладонь и отошла. Элькос выдохнул. К Бойлу он потянулся уже смелее. Тот понюхал, подставил голову, а когда магистр погладил его… показал зубы.
– Ой, – вздрогнул магистр, и я погрозила Бойлу.
– Как не стыдно. Уже взрослый, а всё шалишь.
– Так это он шалил? – нервно спросил Элькос.
– Истинно, друг мой, – я улыбнулась магу. – Бойл озорник, но так как он зверь, то и озорство его имеет свою природу. На самом деле он очень умный и добрый… по-звериному. Всегда идет за братом и помогает ему. Что до юных рырхов, то они еще дети. И как все дети, могут хулиганить и чудить. Вспомните меня в детстве.
– Вы не хватали меня за ноги, – справедливо заметил магистр. – А если и хватали, то не с целью укусить.
– Но вы же обладаете чудесной силой. – Я пожала плечами. – Сделайте так, чтобы они не причинили вам вреда, даже играя. Только не причиняйте им вреда сами, рырхи мстительны, однако в своей стае благожелательны ко всем ее членам. Разве что чью-то силу признают, а кого-то заведомо считают слабыми, а значит, будут верховодить. Вы же помните рассказы о том, как они выходили зимой на защиту Иртэгена. На охоте ведут себя примерно так же, но вы ведь не являетесь любителем охоты, и потому спорить вам не о чем.
Элькос протяжно вздохнул, после вновь оглядел рырхов и отлепился от стены. Я осталась стоять в стороне, ожидая, что будет дальше. Магистр тряхнул головой, явно храбрясь, затем прошел мимо меня, чуть замешкался, подойдя к рырхам, а потом присел рядом с ними. Не трогал, но осматривал по очереди трех взрослых хищников, успевших растянуться на земле в блаженных позах.
– Мейтт, Бойл, Торн, – сказал Элькос, переводя взгляд с одного на другого. Потом поглядел на детенышей: – Фьер и Айлид. Душа моя, а кто из них кто? Как вы их различаете, ну, кроме как по определенным признакам. Не могу же я вечно заглядывать им под хвост.
– У Айлид светлое пятнышко в основании правого уха, – ответила я, присев рядом. – А у Фьера шерсть у носа почти черная.
– Уф, – распрямившись, выдохнул магистр. – Надеюсь, мы подружимся. Сейчас они не кажутся такими уж страшными.
– Они прекрасны! – воскликнула я.
– И пахнут, – проворчал хамче.
– На то они и звери. – Я пожала плечами. Я особо дурного запаха не замечала. – Кстати, друг мой, раз уж мы заговорили о запахе… Вы помните, о чем я вас просила?
– О чем? – он ответил мне непониманием во взгляде.
– Ну как же? Вы обещали перенести меня в горы, – пояснила я, и хамче покачал головой. – Но вы же обещали!
– Да я и не отказываюсь, просто не понимаю, зачем вам это нужно. К тому же дайн велел без него не ходить.
– Не ходить, не предупредив, – поправила я. – У Танияра и без того дел скопилось немало. Мы сейчас предупредим его, после позовем Архама и отправимся в горы.
Вот теперь на лице Элькоса было написано явное неодобрение и непонимание.
– Вот поэтому именно его, – отчеканила я.
Архам закрылся на своем подворье. После того как он пришел в себя, оказалось, что он всё помнит. Как и говорил Алтаах, мой деверь осознавал себя, всё слышал и понимал, но мысли, возникавшие в его голове, принимал за свои собственные. А когда власть махира исчезла, он провалился в черную яму самоистязания. На брата смотреть отказался, даже шею подставил под нож, признав себя предателем.
– В кого веруешь, Архам? – строго спросил его Танияр.
– Я верный сын Белого Духа, – ответил деверь. – Но я предал тебя, мне нет прощения.
– Иди, – сказал ему брат.
– Куда?
– На свое подворье иди.
И Архам ушел и не выходил оттуда уже три дня. Зато приходила Эчиль. Она сказала, что муж заперся, еды не берет, от воды отказывается, говорить ни с ней, ни с дочерями не хочет. Похоже, наш ман-ердэм, не дождавшись наказания от брата, сам приговорил себя и теперь шел по пути мучительной смерти погребенного заживо.
– Что скажешь, милый? – спросила я, когда супруг пришел домой после допроса брата.
– Я вижу, что ему стыдно, – ответил Танияр. – Понимаю, что не он увел тебя из Иртэгена, но забыть, что хотел убить вас с Тамином, не могу. Пусть посидит дома, и я остыну. Потом еще раз поговорим.
Но потом пришла Эчиль, и я встревожилась не на шутку. В муках, конечно, душа очищается, как говаривал патриарх Камерата, однако Архам явно через муку вел себя к каре, которую сам себе и назначил.
– Что скажешь, милый? – снова спросила я после ухода свояченицы.
– Ничего, – ответил дайн. – Я еще не простил и не пойду уговаривать его съесть кусок хлеба. Он сам себе выбрал наказание.
– Но…
– Умереть не дам, – остановил меня супруг, и это немного успокоило.
Но только немного. В отличие от мужа и магистра, я не злилась на деверя. Да, вспоминать его пальцы на горле Тамина было неприятно, но ведь это и не он управлял собственными пальцами! И то, что сейчас Архам истязал себя, я считала несправедливым. Мне хотелось ему помочь, и поэтому я решила, что опять возьму его под свою опеку.
– Всё, решено, – подвела я итог переговорам с Элькосом. – Сейчас я иду к Танияру, потом к Архаму, а после мы отправляемся в горы.
– Как скажете, дорогая, хотя я совершенно не понимаю этой сентиментальности. К чему?
– Вы сейчас ведь не об Архаме? – уточнила я.
– Нет, – усмехнулся магистр, и я ответила:
– Чувствую такую потребность.
Танияра я не нашла, потому что он успел покинуть Иртэген с Нихсэтом и отрядом, в котором уехали чавузы и ягиры. Следствие еще продолжалось, и сейчас по поселениям ловили тех, кого отправил к нам Кашур. Шакин, пылая негодованием, тоже желал участвовать в расследовании, но его, как гостя и заинтересованную сторону, просто держали в курсе событий. Что до засланных к нам смутьянов, то они особо не упорствовали и выводили трели, выдавая всех, о ком знали. Да они и на подворье чавузов закрылись от отчаяния, а не из желания дать отпор.
Теперь мы точно знали, что всё было задумано иначе. Сначала должны были если и не убить, то тяжело ранить Шакина. И сделать это намеревались руками иртэгенцев. Такова была задумка Кашура: смутить речами тех, кому не нравятся новые порядки, подговорить и натравить на каанчи.
А уж потом бы заговорщики вышли из тени, справедливо
