— Главное, чтобы этот брак признавала ты.
— Ну конечно же, признаю. — Это, видимо, прозвучало от всей души — такой радужной улыбки я на лице мужа еще не видела.
— Посмотрим, нет ли тут других сюрпризов от Изабо. — Он извлек из саквояжа еще несколько книг с новой запиской: «Они стояли рядом с той, которую ты просил. Их на всякий случай тоже кладу».
— Того же года?
— Нет, такая только одна. — Мэтью снова запустил руку в саквояж и достал маленький серебряный гроб из Вифании. К нему записки не прилагалось.
Часы в холле пробили десять — близился срок ухода.
— Не понимаю, зачем она все это прислала, — забеспокоился Мэтью.
— Может быть, хотела, чтобы ты взял с собой еще какие-то памятки. — Я знала, как дорог ему серебряный гробик.
— С ними будет труднее сосредоточиться на 1590-м. — Он посмотрел на мое кольцо. Я сжала руку в кулак: «Нет, дружок, не получишь, к какому бы оно там году ни относилось».
— Давай позвоним Саре, спросим ее.
— Не надо ее беспокоить. Мы и так знаем, что в прошлое можно брать только три предмета. Для кольца, раз уж оно надето на палец, сделаем исключение. — Мэтью открыл верхнюю книгу и замер.
— Что с тобой?
— Здесь мои пометки, но я не помню, чтобы их делал.
— Четыреста лет прошло, ты мог и забыть. — По спине у меня вопреки бодрым словам прошел холодок.
Мэтью пролистал еще пару страниц.
— Если оставить книги и ковчежец в гостиной, дом о них позаботится?
— Да, если попросим. Мэтью, в чем дело?
— После скажу, а сейчас пора собираться.
Мы молча переоделись. Сняв с себя все до нитки, я накинула платье, поморщившись от прикосновения грубой холстины. Рукава доходили до запястий, подол — до лодыжек. Я затянула тесемки у широкого выреза.
Мэтью, привычный к одеяниям всякого рода, уже натянул рубаху. Она была ему до колен, ниже торчали длинные белые ноги. Пока я собирала все снятое, он принес из столовой бумагу и свою любимую авторучку, одну из нескольких. Написал что-то, сложил листок, заклеил конверт.
— Записка для Сары, — объяснил он. — Попросим дом и ее сохранить.
Мы отнесли в гостиную лишние книги, конверт и ковчежец.
— Свет оставить? — спросил Мэтью, уложив это все на диван.
— Нет, только фонарь на крыльце. Вдруг Сара и Эм вернутся сюда еще ночью?
В темноте мы увидели слабый зеленый контур — в качалке сидела бабушка. Ни Бриджит Бишоп, ни Элизабет рядом не было.
— До свидания, бабуля.
До свидания, Диана.
— Пусть дом сбережет эти вещи, — показала я на диван.
Ни о чем не волнуйся. Думай только о своем путешествии.
Мы прошли через весь дом к задней двери, выключая по пути свет. Мэтью взял из семейной «Доктора Фауста», серьгу, шахматную фигуру.
Я напоследок обвела взглядом родную коричневую кухню.
— До свидания, дом.
На мой голос из буфетной, мяуча, выбежала Табита.
— До свидания, ma petite. — Мэтью почесал ее за ушами.
Местом отбытия мы решили сделать амбар. Там тихо и нет современных отвлекающих факторов. Мы шли быстро, ступая босиком по заиндевелой траве. Когда Мэтью открыл дверь амбара, я увидела пар от собственного дыхания.
— Холодно как. — Я плотнее закуталась в платье, стуча зубами.
— В Олд-Лодж будет огонь. — Мэтью дал мне сережку. Я продела ее в ухо, и он вложил мне в ладонь серебряную богиню.
— А еще что там будет?
— Вино, конечно же. Красное. — Мэтью вручил мне книгу, обнял, поцеловал в лоб.
— Где твои комнаты? — Я зажмурилась, вспоминая Олд-Лодж.
— Наверху, на западной стороне двора. С видом на олений парк.
— Как там пахнет?
— Домом. Дымком, жареным мясом после обеда слуг, свечным воском, лавандой, которой пересыпают белье.
— Какие-то особые звуки?
— Самые обыкновенные. Звон колоколов у Сент-Мэри и Сент-Майкла, треск огня, храп собак с лестницы.
— Что ты там чувствуешь?
— Ничего такого… Олд-Лодж — это место, где я могу быть самим собой.
В хмелевом амбаре под конец октября ни с того ни с сего запахло лавандой. Я вспомнила записку отца — теперь мои глаза полностью открылись для возможностей, предоставляемых магией.
— Что будем делать завтра?
— Пойдем гулять в парк, — зашептал Мэтью, как железными обручами сдавливая мне ребра. — Если погода будет хорошая, поедем верхом. В это время года там, конечно, смотреть особенно не на что… В доме должна быть лютня — поучу тебя играть, если хочешь.
К лаванде примкнул еще один запах, пряный и сладкий. Мысленным взором я видела дерево, увешанное тяжелыми золотыми плодами. Даже руку к нему протянула, сверкнув бриллиантом, но ничего достать не смогла. Неудовлетворенное желание напомнило мне слова Эмили, что магия живет не только в голове, но и в сердце.
— У тебя в саду есть айва?
— Есть. Должно быть, как раз поспела.
Дерево растаяло, но медовый запах остался. Теперь я видела на длинном столе серебряное блюдо, отражающее свечи и пылающий в камине огонь. На нем горкой лежали ярко-желтые плоды, от которых и шел аромат. Я представила, как мои пальцы, в настоящем сомкнувшиеся на книге, берут с блюда айву из прошлого.
— Я чувствую, как она пахнет. — Новая жизнь в Олд-Лодж уже взывала ко мне. — Держись за меня крепко и ни в коем случае не отпускай.
— Не отпущу, — твердо пообещал Мэтью.
— Теперь подними ногу. Поставишь ее, когда я скажу.
— Я люблю тебя, ma lionne, — ответил он не совсем к месту, но подходяще.
Домой, подумала я. Сердце сжалось.
Вдали отзванивал колокол.
Невидимый огонь согревал тело.
Пахло лавандой, свечным воском, спелой айвой.
— Пора, — сказала я, и мы вместе сделали шаг в неизведанное.
ГЛАВА 43
В доме было неестественно тихо.
Сару угнетало не только отсутствие семи душ, населявших дом так недавно — ее мучила неизвестность.
Они приехали с шабаша раньше обычного, якобы для того, чтобы уложить вещи для совместной поездки с Фэй и Дженет. У дивана в семейной стоял пустой саквояж, на стиральной машине лежала сброшенная одежда.
— Ушли, — констатировала Эм.
Сара, дрожа, бросилась к ней в объятия.
— Что ты чувствуешь? У них все хорошо?
