мухой, а человек пять или шесть сильно пьяны, в том числе и кучер того фургона, где ехал Красс, и человек с рожком. Последний был так хорош, что пришлось уложить его на полу в ногах, где он и заснул крепким сном, в то время как остальные завладели рожком и извлекали из него дикие звуки.
В «Синем льве» было автоматическое пианино, куда нужно было бросить пенни, кроме того, это был последний трактир у них на пути, поэтому они задержались здесь подольше, играя в ножички и кидая кольца; выпивали, пели песни, танцевали и под конец поссорились.
Кое-кого явно подмывало подразнить Ньюмена. Ему в лицо говорили всякие гадости. Кто-то умышленно перевернул его стакан с лимонадом, а другой сильно толкнул его, когда он пил, весь лимонад вылился ему на костюм. Хуже всего было то, что задиры ехали вместе с ним в фургоне Красса, а пересесть в другой он не мог − все фургоны были уже переполнены.
По отдельным словам Ньюмен догадывался о причинах их враждебности, а поскольку крики буянов становились все более угрожающими, он так перепугался, что готов был потихоньку улизнуть и добираться до дома пешком, если не удастся поменяться с кем-нибудь местами в фургонах.
От этих размышлений его отвлек Дик Уонтли, неожиданно выкрикнувший, что хочет добраться до той грязной собаки, которая прошлой зимой предложила работать по заниженным расценкам.
Уонтли орал, что по вине этого прохвоста они получают всего по шесть с половиной пенсов за час и что сейчас он этого типа отмутузит должным образом. Друзья Уонтли радушно предложили свою помощь, к ним присоединились остальные, и был момент, когда казалось, что общая драка неизбежна и нападающие доберутся до своей несчастной жертвы.
Наконец Ньюмен нашел себе местечко в фургоне Скряги, пристроившись там на полу, спиной к лошадям, довольный уже тем, что недосягаем для пьяных дикарей, которые распевали непристойные песни и оглашали окрестности чудовищным воем почтового рожка.
Никто и не заметил, что фургон мчится с сумасшедшей скоростью и что его вовсю мотает из стороны в сторону. В начале путешествия этот фургон ехал в хвосте, но при выезде из «Синего льва» все перемешалось, и теперь фургон не замыкал вереницу, а оказался вторым, сразу за экипажем Раштона и его друзей.
Красс уже несколько раз предостерегал, что Раштон слышит каждое их слово, но его попытки угомонить буянов надоели Забулдыге, и он выкрикнул, что им все равно, слышит ли их этот мерзавец. Кто он такой? Пошел он к черту!
− Да иди он к такой-то бабушке, этот проклятый Раштон, и ты катись с ним вместе! − вступил Билл Бейтс. − Ты дрянь паршивая! Все вы такие − подлец на подлеце. За то вас и ставят над нами − что вы и есть настоящие надсмотрщики. Вы еще хуже Раштона и Скряги. Чья это подлая придумка − работать по одному человеку в комнате? Не твоя, ублюдок?
− Скинь-ка эту скотину с его поганого насеста, − посоветовал Банди.
Все сочли, что это превосходная идея, но, когда Забулдыга попытался встать, чтобы привести ее в исполнение, фургон мотануло, и он свалился на неподвижное тело человека с рожком, и, пока ему помогали подняться, все начисто забыли о своем намерении расправиться с Крассом.
Между тем фургон мчался с угрожающей скоростью.
Раштон и другие пассажиры экипажа, ехавшего впереди, уже кричали им, чтобы они попридержали лошадей, но возница фургона был слишком пьян, он не понимал, что ему кричат, и не обращал на это ни малейшего внимания, и в результате экипажу не оставалось ничего другого, как тоже прибавить скорость, чтобы фургон не налетел на него. Однако пьяный кучер принял это за вызов и загорелся страстным желанием обогнать их. Дорога была очень узкая, но пространство для обгона имелось, а он был уверен в своем искусстве управляться с лошадьми и надеялся обойти экипаж без столкновения.
Крики и отчаянные жесты перепуганной раштоновской компании только подзадоривали его, ибо он думал, что они над ним смеются. Он встал во весь рост и принялся хлестать лошадей, так что они, казалось, летели по воздуху, а фургон швыряло из стороны в сторону и заносило с ужасающей силой.
Лошади раштоновского экипажа тоже мчались во всю мочь, повозку бросало от одного края дороги к другому, а пассажиры, побелевшие от ужаса, цеплялись за сиденья и друг за друга, и глаза у них вылезали из орбит от страха, когда они с трепетом оглядывались на своих преследователей, которые еще и подбадривали пьяного возницу, обещая ему кварту пива и понукая лошадей проклятьями и воплями.
Толстая физиономия Красса помертвела от страха, он дрожал и хватался за сиденье. Один из пассажиров фургона, совсем пьяный, перевесился через край и блевал на дорогу. Прочие во главе с Забулдыгой не проявляли никакого интереса к гонкам. Они горланили во всю глотку:
Немецкий оркестрик хоть кто-то видал?
Кто видал? Кто видал?
Хожу наобум.
Тара-бум! Тара-бум!
Я в пивных все ищу, и вдали и вблизи,
И вдали и вблизи, где же он?
Найти бы мне Фрица,
Что на мелкую дробь не скупится И дует в огромный тромбон!
Остальные два фургона оказались далеко позади. Пассажиры фургона, в котором сидел Хантер, напоминали похоронную команду. Сам Нимрод поглотил невероятное количество имбирного напитка (в который он к тому же тайком подливал джин) и так нализался, что теперь горько плакал, сидя рядом с кучером. Окружающую действительность он воспринимал весьма смутно. Рядом с ним сидел Слайм, поскольку оба они принадлежали к храму Света озаряющего. Был там еще один обойщик − дурачок, свихнувшийся на религиозной почве. Он взял с собой кучу религиозных брошюр и раздавал их своим спутникам, прохожим и вообще всем, кто соглашался их взять.
Большинство ехавших в фургоне Нимрода были верующие. Невежественные, тупоголовые болваны, у которых ума было не больше, чем у кошки. Это были посетители различных воскресных собраний братьев по вере и церковных миссий; каждое воскресенье они отправлялись слушать лекции о своем долге по отношению к вышестоящим и позволяли дурить себе, с позволения сказать, головы − таким деятелям, как Раштон, Светер, Дидлум и Гриндер, не говоря уже о таких специалистах по религиозным вопросам, как достопочтенные Белчер и Бошер, а также Джон Старр.
На этих сборищах никому из «респектабельных» рабочих не разрешалось задавать вопросы, возражать, обнаруживать промахи в том, что говорится, спорить, дискутировать или критиковать. Они сидели, не раскрывая рта, как школьники. Они молчали, как овцы
