политрук и обнял Миансарова.
Все были в возбужденном ожидании. Не хотелось ни спать, ни есть, несмотря на впервые выданные к обеду наркомовские сто грамм.
Перепроверяли оружие. Тихо переговаривались.
В девять вечера в землянку вошел Миансаров, приказал:
— Пора! Выходи!
В непроглядной тьме полк прошел несколько километров и вышел к берегу замерзшей речки Протвы.
Какие-то роты перешли на противоположный берег, их, третья, осталась на этом.
Еще километр с лишним Миансаров вел свой взвод в полный рост.
Потом скомандовал:
— Ложись! Ползком!
И тут же над их головами ударили автоматные очереди, раздались взрывы снарядов и мин.
— К бою! — выкрикнул младший лейтенант. — Приготовьтесь! Жди мою команду.
Под шинелями глухо хрустел снег. Две желтые ракеты осветили впереди небо.
И вот наконец голос Миансарова:
— За мной! Вперед! За Родину! За Москву!
Слава вскочил одним из первых и, держа винтовку наперевес, косолапо побежал по глубокому снегу вслед за командиром взвода.
Впереди были четко видны вспышки минометной батареи, а за ней чуть дальше вырисовывались силуэты артиллерийских орудий.
А совсем близко, казалось, всего в нескольких шагах, по-паучьи шевелились черные фигуры.
В глубь немецкой обороны ударила наша артиллерия и минометы.
Огонь немецких автоматчиков чуть поутих, и Миансаров, неловко споткнувшись, крикнул:
— Бей их, ребята! Бей!
Слава подбежал к первому окопу и увидел распластавшихся в нем трех немцев, перескочил через них и рванулся вперед. Его догнал Миансаров, бросил на ходу: «Молодец, Куликов, так держать», и теперь уже они мчались рядом.
Вдруг Слава увидел перед собой немца — то ли бежавшего назад, то ли вперед, он в суматохе не понял — выстрелил в него и тут же почувствовал, как штык винтовки пружинисто задел тело падающего врага, и на мгновение ощутил всю его огромную тяжесть…
«Мой первый», — радостно и мимолетно подумал он.
И только тут он понял, что немцы бегут, отступают. Он уложил еще одного, а в третьего промахнулся, и решил во что бы то ни стало догнать его. Тот был всего в десяти — двенадцати шагах от него, когда Куликов присел на колено и выстрелил. Немец, нелепо пританцовывая, пригнулся к земле.
С обоих берегов реки неслось многократное «ура», оно сливалось с другими неясными криками.
И удивительное чувство силы своей и торжественного превосходства над немцами переполняло Славину душу, и он отчетливо понимал, все идет как надо и ему совсем не страшно в этом первом тяжелом бою.
В горячке боя Слава не видел своих товарищей, только Миансаров был все время рядом, но чувствовал, что все бегут вперед.
— Смотри, Куликов, впереди Верея! — крикнул младший лейтенант. — За мной, ребята! Даешь Верею!
— Вижу Верею! — закричал Слава, хотя ничего не видел, кроме какой-то возвышенности и нескольких горящих домов.
Поле перед возвышенностью все было усеяно разбитой немецкой техникой — два горящих танка, перевернутые мотоциклы, покореженные орудия, остовы автомашин.
Вдруг Куликов скорее почувствовал, чем заметил, что рядом нет младшего лейтенанта, оглянулся и увидел сзади Миансарова, осторожно осевшего на землю.
— Помогите мне встать, Куликов, — позвал командир взвода.
— Вы ранены? — бросился к нему Слава.
— Ерунда. Хорошо, что левая, — как-то виновато признался Миансаров. — Помоги-ка подняться.
— Вас перевязать надо, товарищ младший лейтенант, — говорил Слава, помогая Миансарову встать на ноги.
— Все, все, потом, — младший лейтенант встал во весь рост и опять крикнул: — Вперед, ребята, давай жми вперед!
Они уже совсем приблизились к довольно крутой возвышенности, на которой Слава теперь четко различал черты города, освещенного не двумя-тремя, а десятками бьющих в глаза пожаров.
Миансаров продолжал тяжело бежать, повторяя: «Вперед, ребята, вперед!», и Слава бежал рядом с ним.
Возле какой-то канавы Слава, заметив впереди немца, споткнулся, но сумел удержаться на ногах. Этот немец присел за ствол поваленного дерева и целился в их сторону. Слава лег на снег и бросил в этого немца единственную свою гранату.
Младший лейтенант оказался снова рядом с Куликовым.
— Может, все же перевязать? — спросил Слава командира взвода, но ответа уже не услышал. Около него что-то тяжело ударило, потом разорвалось тысячами ослепляющих огней, и он вдруг ощутил необыкновенную тишину — ив этой тишине он стал неслышно куда-то падать…
Части 113-й стрелковой дивизии вступали 19 января в Верею с юга.
Части 222-й и 110-й стрелковых дивизий одновременно входили в город с востока.
Впервые после суровой первой военной зимы пригрело мартовское солнце, и жители деревни, все, кто уцелел, вышли в поле. Деревня была разрушена и спалена, люди жили в землянках и траншеях, и лишь в единственном уцелевшем сарае старый учитель Леонид Сергеевич сразу же после освобождения открыл школу с одним классом для всех ребят и с единственным предметом, который он знал и очень любил: русским языком и литературой.
Озимые в прошлом году посеять не успели, и сейчас, выйдя на поле, заваленное уже поржавевшими немецкими орудиями, люди гадали, что прежде всего делать, с чего начинать.
Леонид Сергеевич вместе со всеми ходил по полю, пока не набрел на большой подтаявший сугроб. Рядом с сугробом, на покрытой прошлогодней темно-зеленой, неживой травой полянке размером с ладонь пробился бело-синий цветок с двумя свежими крошечными изумрудными листочками. Но не цветок подснежника занимал сейчас старого учителя.
— Товарищи, скорее сюда, — крикнул он, а сам опустился на колени и стал руками разгребать сугроб.
Под снегом лежал совсем молодой красноармеец с красивым и нежным, как у девушки, лицом. Русые, слипшиеся волосы вмерзли в снег, а открытые карие глаза, оттененные темными пушистыми ресницами, с удивлением, казалось, смотрели в весеннее мартовское солнце.
— Помогите же, товарищи, — попросил Леонид Сергеевич, и люди бросились помогать ему. Они аккуратно приподняли тело солдата, кто-то пригладил его волосы, кто-то надел на его голову отлетевшую в сторону шапку, кто-то положил рядом винтовку с поржавевшим штыком.
Старый учитель вынул из-под полы солдатской шинели документы — красноармейскую книжку и комсомольский билет, потом достал очки, вслух прочитал:
— Куликов Вячеслав Николаевич. Год рождения 1924. Место рождения Гирхожан, Каб. Балк. АССР.
— Молодой совсем, — охнул кто-то.
Принесли лопату, дощечку, из школы чернильницу с ручкой.
— Пока будем копать могилу, ты, Саша, напиши на дощечке покрасивее, — попросил учитель одного из своих учеников. — У тебя хороший почерк.
Красноармейца положили в глубокую могилу, засыпали землей, сделали, как подобает, холмик.
Саша подал учителю дощечку.
Леонид Сергеевич посмотрел и увидел на ней, кроме фамилии, имени и даты рождения, еще одно слово, выведенное Сашей: «подснежник».
— Это хорошо ты сделал, — сказал старый учитель. — Я бывал на Северном Кавказе и знаю, какие там растут чудесные цветы и люди любят их. Может,
