Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165
Парад прошел великолепно. Сталин объявил благодарность всем его участникам. Пьяный Василий, с трудом держась на ногах, явился на традиционный прием после парада: присутствовали отец, соратники, руководители ВВС.
– Это что такое? – спросил отец.
– Я отдыхаю.
– И часто ты так отдыхаешь?
Наступила тишина.
– Часто, – сказал Жигарев.
Василий послал его матом. Тишина стала страшной.
– Вон отсюда, – коротко сказал Сталин.
У него не было выхода: Василий был снят со всех постов. Он отправил его слушателем в Военную академию.
Но Хозяин запомнил, с какой радостью его соратники и военачальники – надутые фанфароны, забравшие волю в войну, – смотрели на унижение сына. Даже не старались скрыть...
Он, конечно же, понимал, почему так пьет и безобразничает Вася. Его слабый сын смертельно боялся того, что с ним неминуемо должно случиться, когда не станет старого отца. И старался забыться – заливал страх вином. Его несчастный сын, с детства лишенный женской ласки и жаждавший найти ее в бесконечных любовных похождениях...
Конечно, его старые соратники тотчас избавятся от Васи – слишком много он о них знает. Может быть, это тоже было подсознательной причиной того, что Хозяин решил их всех убрать?
ТАИНСТВЕННЫЙ СТАРИК
Наступил 1950 год. Он по-прежнему жил по раз и навсегда заведенному распорядку – те же застолья в ночи, мешающейся с рассветом. И соратники после трудового дня в Кремле должны ехать с ним на дачу на муку – бессонную пьяную ночь. Но они счастливы: зовет, значит, пока не погубит.
Через четыре десятка лет его престарелые охранники подробно расскажут о «секретном быте» одинокого человека на закрытой от мира Ближней даче.
Во время его застолья с соратниками к каждому блюду прикладывался акт: «Отравляющих веществ не обнаружено...»
Чистые тарелки, приборы, хрустальные фужеры стоят рядом с пиршественным столом. Здесь самообслуживание – чтобы обслуга не слушала их разговоры.
Иногда он командует: «Свежую скатерть!» И тогда появляется обслуга, скатерть вместе с посудой поднимают с четырех сторон, сворачивая кульком, – и звенит битый драгоценный хрусталь, мешаясь с остатками еды.
И. Орлов, комендант дачи: «В большом зале, где собирались, висели портреты – портреты членов Политбюро. И он любил, чтобы каждый сидел под своим портретом».
Но уже убрали портреты Вознесенского и Кузнецова. Уже не зовет он на дачу Молотова, но тот уныло приходит сам – как верный пес. А он с холодной усмешкой называет бывшего главу правительства американским шпионом.
Он знает: скоро исчезнут и другие портреты...
Коротая ночь, рассказывают мужицкие анекдоты – в кругу соратников он употребляет мат. Он заставляет гостей напиваться, и они не смеют отказываться, ибо это означает: нечестен и оттого боится, что вино развяжет язык. Начинаются шутки: подкладывают помидор на стул, когда жертва стоя произносит тост, или сыплют соль в бокал с вином... Или толкают в мелкий пруд посреди участка. И они счастливы: издевается, значит, не гневается. А он следит за унижением будущих мертвецов, посасывая трубку...
Застолье кончается в четыре утра – он разрешает обессиленным шутам отправляться спать. Но его одинокая ночь продолжается.
После их ухода он еще работает в кабинете или в саду. Он любил ночью срезать цветы. В свете фонаря орудовал секатором, срезанные головки цветов собирала охрана. Но руки уже не те – дрожали от старости, и он часто ранил пальцы. Тогда вызывали фельдшера, но и у того дрожали руки – уже от страха. И он, усмехаясь, сам перевязывал обрезанный палец.
Под утро он немного спал. Летом – на топчане, закрыв лицо фуражкой, чтоб не тревожило утреннее солнце. Зимой любил по ночам ездить в санках по аллеям. В последнюю зиму ездил редко: усилился ревматизм, болели ноги, и он стал очень раздражителен.
Из всех комнат дачи он выбирал одну и жил практически только в ней. Спал там же – на диване, который ему стелила Валечка. Ел на краешке стола, заваленного бумагами и книгами. На стене висел портрет Ленина, под ним круглосуточно горела лампочка. Бывший семинарист сам придумал эту негасимую лампаду, освещавшую лицо Боголенина.
В отсутствие шутов из Политбюро он полюбил разговаривать с охраной. Полуграмотные охранники становились теперь его главными друзьями, с ними он беседовал, рассказывал случаи из времен своих ссылок, по-старчески привирая. Он все чаще обращался в прошлое.
«Одинокий, жалко его было, старый стал», – сказал мне бывший его охранник.
Нет, жалкого старика не существовало! Был вечный хищник, знавший одно – кровь. Старый тигр лишь немного расслабился – отдыхал перед большим прыжком.
А великая чистка, задуманная им, уже шла. Повсюду.
Как и в 1937 году, начали исчезать люди из его собственной охраны. И он печально говорил об очередном исчезнувшем: «Не сумел оправдаться старик».
Ему действительно было их жаль. Но так было надо. Все прежние должны были исчезнуть. И как когда-то Паукер, вскоре должен был исчезнуть Власик. Многолетний глава его охраны, обремененный множеством тайн, будет арестован в 1952 году.
А пока – весь «тихий 1950 год» – шли тайные убийства. По его приказу в августовскую ночь были расстреляны десятки военачальников – генералы Гордов, Рыбальченко, Кириллов, Крупенников, маршал авиации Худяков; осенью – сотни арестованных по ленинградскому делу.
Напряженно работал крематорий близ Донского монастыря, и прах расстрелянных сбрасывали в бездонную общую «могилу No 1» Донского кладбища...
Тогда же началась репетиция грядущих шоу. Была арестована группа врачей, работавших в медицинской части крупнейшего автомобильного завода имени Сталина (ЗИСа). К ним прибавили сотрудников дирекции, работников министерства и даже журналистку, писавшую о ЗИСе.
У всех арестованных были выразительные имена – Арон Финкельштейн, Давид Смородинский, Мириам Айзенштадт, Эдуард Лифшиц... Все они были евреями.
После гибели Еврейского антифашистского комитета – это было первое открытое антисемитское кровавое дело.
Все обвиняемые были расстреляны в ноябре 1950 года. Он уже начал готовить «дело кремлевских врачей», и будущие следователи немного попрактиковались. Поэтому «дело ЗИСа» (так его называли) прошло без особой огласки.
ОТКРОВЕНИЕ В ДВУХ БРОШЮРАХ
В то время вышли две его теоретические брошюры: «Марксизм и вопросы языкознания» и «Экономические проблемы социализма в СССР».
Он давно не радовал страну и партию теоретическими работами. Но Вождь обязан быть великим теоретиком – такова ленинская традиция. И ему пришлось возвращать долг.
Написал ли он сам эти две свои последние работы? Нет, задумав оба труда, он разрешил своим академикам поработать на него. Правда, и сам хорошо потрудился – не только переписал заново все от начала и до конца, но и добавил туда свои новые, потаенные мысли.
Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165
