— Ну а мы не такие дурни, как ты. Не так ли, друже Филипп? — шепотом спросил Мазепа у Орлика.
— Само собой, ваша ясновельможность. Поэтому не податься ли нам к нашим лодкам, а паны генералы пускай начинают с королем свою обычную ярмарку.
— Дельная мысль. Должен же кто-то первым начать переправу и проложить маршрут на тот берег? Почему бы этими первопроходцами не стать нам с тобой?
— Точно так, как мы уже были ими на пути к Переволочне, — усмехнулся Орлик. — Тогда мы дожидались короля на одном берегу Днепра, теперь подождем на другом. А поскольку русские поблизости и ярмарку долго продолжать опасно, то наша разлука с королем не должна затянуться.
Около четырех десятков лодок, разысканных и доставленных мазепинцами с берегов Днепра и Ворсклы, были готовы к отплытию, в них уже сидели на веслах гребцы.
— В мою лодку погрузить войсковую казну, войсковые регалии и раненых, — приказал Мазепа. — В другие — канцелярию, войсковое добро и тоже раненых. Вторым рейсом переправить не вместившихся сейчас в челны раненых и хворых и лишь потом перевозить через реку всех остальных.
В лодку с Мазепой были загружены два бочонка с золотыми монетами и несколько мешков с серебряными, войсковые и гетманские регалии, свободное пространство на дне и скамьях было занято ранеными. Когда осевшая в воду до края бортов лодка достигла середины Днепра, где вовсю гулял ветер, волны стали перехлестывать через борта, угрожая пустить маленькое суденышко на дно.
— Серебро — в воду! — приказал Мазепа.
За борт было сброшено три четверти мешков с серебряными монетами, прежде чем лодке перестала грозить опасность. Высадившись на правый берег, Мазепа тут же отправил лодки за оставшимися на том берегу ранеными казаками, приказав джурам и переправившемуся с ним личному конвою не расседлывать лошадей и быть готовыми к походу в сторону низовий Буга независимо от того, переправится на их берег шведский король или нет.
А у палатки Карла генералы все еще продолжали уговаривать своего короля.
— Когда армия увидит меня верхом на коне, она станет сражаться так же храбро, как прежде, — утверждал Карл.
— Нет, ваше величество, если неприятель атакует нас, многие солдаты сложат оружие, а другие, спасая свою честь, бросятся в воду, — возразил ему генерал-квартирмейстер Гилленкрок, разделявший точку зрения Левенгаупта.
— Но что станет со мной, если я окажусь в плену? — спросил Карл.
— Сохрани нас Бог от этого! — перекрестился Гилленкрок. — Но если такая беда случится, русские станут влачить вашу особу с триумфом по России и вынудят вас заключить со Швецией мир на унизительных для нее условиях.
— Швеция не обязана будет соблюдать условия, которые я буду вынужден принять насильно, — парировал Карл.
— Вы сами, ваше величество, не предадите себя такому бесчестью и не заставите своих верных подданных нарушать обещания, данные их королем даже вследствие насилия, — сказал Гилленкрок.
Не зная, что возразить, Карл махнул рукой:
— Господа, оставьте меня в покое, — и велел драбантам занести носилки с ним в палатку.
— Черта с два, — зло буркнул генерал Крейц и, оттолкнув стоявшего у входа в палатку часового, шагнул внутрь.
Разговор продолжался всего несколько минут. То ли доводы Крейца показались королю более убедительными, чем Левенгаупта и Гилленкрока, то ли он решил, что предназначенную для истории роль он уже сыграл, но появившийся из палатки Крейц громко объявил:
— Господа, король согласен оставить армию и переправиться через Днепр.
Носилки с Карлом были доставлены к его коляске на берегу Днепра, к которой заранее были подогнаны две скрепленные между собой лодки. Передние колеса коляски были помещены в одну лодку, задние — в другую, места гребцов в них заняли двенадцать драбантов. Прежде чем отдать последние распоряжения, король решил проститься с находившимися поблизости солдатами и офицерами, и с прискорбием обнаружил, что его персона мало кого из них интересует, а его слова попросту пропускаются мимо ушей.
Достигнув берега Днепра и не получив еще никаких распоряжений, войска начали переправу самостоятельно, не обращая внимания на звучавшие кое-где приказы офицеров, пытавшихся придать организованность этому стихийному процессу. Солдаты ломали повозки с ранеными, сколачивали из досок легкие плотики и пускались на них в плавание к другому берегу, их товарищи использовали для тех же целей колеса повозок.
Но большинство солдат были заняты сколачиванием и связыванием тяжелых, громоздких плотов из доставленных запорожцами бревен, однако для этого у них не хватало ни веревок, ни цепей, ни нужной толщины проволоки и необходимой длины гвоздей. Кое-как скрепленные на скорую руку бревна расползались от ударов волн на первых минутах плавания, и тогда реку начинали оглашать крики тонущих людей. У нескольких добротно сработанных плотниками-саперами по приказу Гилленкрока паромов, предназначенных для переправы личной охраны Карла — оставшихся в живых драбантов, 1100 гвардейцев и польских гусар графа Понятовского — шли потасовки их охраны с рвущимися к паромам солдатами.
Положение переправлявшихся шведов было бы еще печальнее, если бы на помощь им не пришли запорожцы. Верные союзническому долгу и боевому братству, они не могли бросить в беде тех, с кем совсем недавно сражались и умирали под Соколками. Тогда на левом берегу Ворсклы в ожесточенном бою сошлись семь тысяч драгун русского генерал-лейтенанта Ренне и сводный отряд шведского генерал-лейтенанта Крузе, состоявший из 2730 кирасир короля Карла, 500 казаков-мазепинцев и трех тысяч сечевиков под началом кошевого Гордиенко. Русские были разбиты и отступили, потеряв четыреста человек убитыми и свыше тысячи ранеными, но и шведы с казаками оставили на поле сражения 290 своих убитых и раненых.
Привычные к подобного рода переправам, знавшие на Днепре у Переволочны все омуты и водовороты, запорожцы легко и без каких-либо хлопот и затруднений переплывали реку, держась одной рукой за гриву коня, а другую с узлом, где была одежда, оружие и рог с порохом, подняв над головой. Трагическое положение союзников заставило их переправляться по-другому. Перед тем, как пуститься с конем вплавь, запорожцы закрепляли на бревне или легком плотике один конец веревки, второй брали себе в зубы и лишь тогда начинали переправу. И теперь на реке, насколько это позволяла рассмотреть сгущавшаяся тьма, Карл видел десятки бревен и плотиков с пятью-шестью ухватившимися за них шведскими солдатами, которые тащили к противоположному берегу два-три державшихся за конские гривы запорожца со своими концами веревок в зубах.
Генералы были правы — его армия не собиралась воевать за своего короля, она была занята собственным спасением, не позаботившись даже выслать сторожевых дозоров в направлении гряды холмов, откуда скорее всего могла появиться русская погоня.
Проследив, чтобы в лодки были погружены его любимый серебряный сервиз, с которым он не расставался и в походах, и та часть саксонской контрибуции, которую он держал не в лагере, а в обозе, Карл обратился к стоявшим на берегу генералам и полковникам:
