– Я просто хочу, чтобы он принимал меня.
– Он-то как раз принимает, но чувствует, что ты не принимаешь его. Разве не так?
– Я люблю его, но он не должен без конца спасать мир! – воскликнула Кристал, сцепив руки и уставившись на свой клинок.
– Он не должен без конца совершать подвиги и спасать мир.
– На это никто не способен, но если… – друида не заканчивает фразу.
– Но не может и не быть им. Он или спасет мир, или разрушит его.
– Ты просишь, чтобы я приковала себя к нему цепью ради спасения мира? Это не выбор, это большее насилие, чем то, к которому принуждают клинком.
– Я лишь говорю, что мужчина, которого ты любишь, разрушит мир, который ты любишь, если ты не сможешь принять его, а он – тебя. Коль скоро тебе угодно именовать этот выбор насильственным, воля твоя. Но дело обстоит именно так. Выбор и вправду труден, ибо, чтобы сделать его, надобно оказаться от гнева и обид. Но ни гнев, ни обиды не способны изменить мир. Ты должна принять Лерриса и не приходить в ярость оттого, что вынуждена делать выбор, или в конечном счете вы с ним погубите не только самих себя, но и мир, который вам дорог.
– Я уже приняла его.
Дайала встретилась с Кристал взглядом, и та, не выдержав, опустила глаза и пробежала пальцами по вышитым на покрывале звездам.
Дайала молчит.
Друида по-прежнему хранит молчание, не сводя взгляда с одетой в кожу собеседницы.
– Почему?.. – Кристал качает головой. – Впрочем, как раз «почему» не имеет никакого значения. Ведь так?
– Так, – ответила Дайала с печальной улыбкой, и они обе покинули комнату.
CXII
Дверь открылась, и появились Дайала с Кристал. Глаза последней походили на камни на штормовом побережье. Впрочем, мои наверняка выглядели не лучше.
– Привет, – мой голос, как оказалось, дрожал.
– Привет, – дрожал и ее голос.
Дрожал голос моей несгибаемой командующей!
В следующее мгновение, то ли из-за боли в глазах, то ли из-за подземного толчка, я почти лишился зрения и видел лишь расплывчатую фигуру. Мне удалось произнести ее имя и сделать шаг ей навстречу. Она, должно быть, тоже шагнула ко мне. Во всяком случае, мы повисли друг на друге.
– Сохранить любовь труднее, чем обрести, – произнес Джастин спустя некоторое время. – Думаю, вы уже начали это понимать.
Мы уже перестали дрожать, но не разжимали переплетенных пальцев.
– Итак, вы готовы?
Я кивнул, поскольку говорить боялся. Кивнула и Кристал. Возможно, она тоже боялась.
– Садитесь на табуреты, друг радом с другом.
Мы переглянулись и сели.
Сама по себе процедура оказалась не слишком таинственной и впечатляющей: легкие надрезы и смешение крови. Но Дайала наложила на эту кровь гармоническое заклятие, и я немедленно ощутил протянувшуюся между нами незримую нить.
Нить чистой гармонии, не содержащую в себе ни мыслей, ни чувств.
– Как всему живому, этому тоже требуется время, чтобы вырасти, чему вы должны быть только рады, – хрипло произнес Джастин. – Будьте добры друг к другу.
«Будьте добры друг к другу». Это простое напутствие вдруг сделало все прочее не имеющим значения.
– Помните, – шепот Дайалы звучал, как шелест Великого леса, откуда она была родом, и который мне, скорее всего, не суждено было увидеть, – вы выбрали друг друга дважды.
– А теперь ступайте и оставьте стариков в покое, – заключил Джастин.
Медленно выйдя из комнаты и остановившись в узком коридоре, мы посмотрели друг на друга. Кристал ничуть не изменилась – те же черные глаза, те же короткие серебрящиеся волосы. Не изменился и я.
– Прогуляемся?
– Куда?
– К старому форту на волнорезе.
– Что ж, это было бы славно.
Я так и не выпустил ее руки, хотя моя ладонь взмокла от пота.
– Леррис.
– Да?
– Давай руки поменяем. Я никуда не денусь.
Я выпустил ее руку, обошел вокруг Кристал и взялся своей левой рукой за ее правую. К тому времени, когда нам удалось добраться до мола, мы вспотели и, надо думать, выглядели не лучше демонов ада, но мне было плевать.
Ноги мои болели – по правде сказать, болело все, – и я предложил присесть.
– Кристал, у тебя тоже все болит?
– Нет. Волосы не болят.
Мы рассмеялись, обнялись и сели.
Близ гавани шли восстановительные работы и над водой разносились стук молотков, визг пил и многоголосый гомон. В Кифросе не любили работать молча.
Нас обдало ветерком – в воздухе еще улавливалось эхо смерти и разрушения, и на мол с плеском набежала волна.
– Почему мы это сделали? – спросила она.
– Потому, что мы отчаялись. Потому, что не хотим терять друг друга и готовы рискнуть жизнями, лишь бы этого не случилось.
– Ты хочешь детей? – спросила Кристал, глядя на гавань.
Я сглотнул: честно говоря, никогда об этом не задумывался.
– По правде говоря, я никогда не думал об этом иначе как в том смысле, что со временем они у нас будут.
– И когда наступит это «со временем»?
В самом деле, когда? Вопрос вроде бы был прост, но мы, сжимая друг друга в объятиях, разрыдались. Зная, что это время может не наступить никогда.
Волны плескались о мол, над водой разносился стук молотков, а мы сидели обнявшись и плакали.
Поутру нас разбудил влетевший в окошко порыв прохладного ветерка. Потянувшись было за одеялом, я обнаружил Кристал… и понял, что она мне нужнее, чем одеяло. Встать удалось не скоро, но и после этого я без конца норовил к ней прикоснуться. Правда, когда стало ясно, что она и так никуда не денется, я отвернулся и занялся уборкой комнаты.
На выходе мы встретили Херрельда.
– Доброе утро, – сказал ему я.
Кристал кивнула.
– Берегите себя, – пробормотал страж, глядя себе под ноги. – Оба.
Мы с Кристал теснее переплели пальцы, и я, лишь спустившись на целый лестничный пролет и свернув за угол, рискнул заметить:
– Херрельд стал чувствительным.
– Он всегда бы таким. Просто не хотел этого показывать.
