сапожок.
Тюремные были,
Допросы и срок…
Уж лагерной пылью
Повеял Восток.
Там горе людское
И дьявольский смех,
А слово благое
Кто скажет за всех?
Звезда среди ночи,
Та женщина здесь.
Все армии молча
Отдайте ей честь!
И пусть мне простится
Возвышенный слог, —
Но парных
Непарный
Родней сапожок!
Майя Шейнина
17.01.2000, Израиль
Дорогая Тамара Владиславовна!
…Родилась я, слава богу, позже Вас, в 1929 г., и, возможно, поэтому избежала страшной участи тысяч женщин (или миллионов), чья судьба была жестоко сломлена в начале, в середине или даже в конце жизненного пути. Мой отец, Харин Соломон, родом из Гродно, умница, крупный экономист, бывший какое-то время замдиректора Госбанка СССР в Москве, был арестован весной 1936 г., обвинён в троцкизме и расстрелян 4 ноября 1936 г. Моя мать, Софья Зильберберг, родившаяся в Лодзи, была замечательным врачом-гинекологом в знаменитом родильном доме имени Грауэрмана. После ареста отца её сначала выслали в Уфу, а затем отправили в женский лагерь в Акмолинск как ЧСИР. Спасение мамы было в том, что все семнадцать лет лагерей и ссылки она работала врачом. Характер у неё был стойкий, она спасла многих женщин-заключённых от общих работ, т. е. от гибели, и они до конца её жизни (в 1977 г.) окружали её любовью и вниманием.
Возможно, такая биография особенно располагает к чтению Вашей книги, но дело, конечно, не только в этом. И не в том только, что и я с 1937 г. росла в Ленинграде (меня взяли на воспитание бездетные тётя и дядя, жившие на Петроградской стороне)…
Меня особенно привлекла психологическая глубина книги, стремление автора понять истоки человеческого характера, дойти до самой сути влияния людей и всевозможных обстоятельств на формирование личности ребёнка, потом девушки, потом взрослого человека…
Стоит только открыть книгу, как она снова затягивает в себя, невозможно оторваться. И снова сияют, как звёзды, прекрасные люди, особенно женщины, жизнь которых так бесчеловечно, так чудовищно загублена. И это всё люди с конкретными именами, каким-то непостижимым образом сохранившие живую душу и творческую искру в поистине адских, мучительных условиях.
Какая в целом в Вашей книге получилась сюрреалистическая картина прожитой нами «советской» жизни – как непостижимые полотна Босха! Всё человеческое, естественное упорно вытаптывалось, вырывалось по обе стороны лагерной ограды. В лагере, пожалуй, было даже больше проявлений человечности, чем на воле. Нельзя дружить, нельзя любить, верить, «высовываться», если талантлив, помогать слабым – всё было под запретом. И каждый эпизод книги, раскрывающий суть нашей прошлой жизни, воспринимается как (единственно) важный, необходимый, особенно значительный… И стыдно становится за себя в прошлом, не сумевшую самостоятельно понять, в какой безысходности оказались люди, пережившие ужас лагерей и не имевшие никакой почвы под ногами: ни жилья, ни возможности работать по профессии или призванию, отвергнутые людьми, обществом, зачастую даже близкими друзьями и родными… Сколько прекрасных, достойнейших людей, героев Вашей книги, не дожили до дней освобождения, реабилитации или пришли к ним уже без сил, не смогли подняться!
Спасибо Вам, Тамара Владиславовна, что Вы нашли в себе силы написать замечательную книгу, волнующую каждого, кто её прочёл… Даже письмо написать довольно трудно, сколько же сил понадобилось Вам на создание книги!
Анастасия Георгиевна Лобода
24.03.2000, Россия, Республика Коми, Княжпогост
Уважаемая Тамара Владиславовна!
Это письмо из Княжпогоста. Пишу Вам я – Лобода Анастасия Георгиевна, мама Наташи, которой Вы прислали открыточку с добрыми пожеланиями. Эти добрые слова Ваши помогли и помогают нам жить. Наш Подоров Женя кончает 6-й класс, живёт он с отцом. Наташа ни в чем не виновата, такая, видимо, её судьба. Я знаю, как ей тяжело, сама окончила пединститут, учила детей в школе, в начальных классах, теперь в садике «Сказка» в компьютерном классе. Утешаю как могу, говорю, что у людей ещё больше горя, надо вытерпеть, а сама часто плачу.
Мы обе прочли Вашу книгу. Сколько же пришлось Вам пережить! Читали и плакали. Я тоже считалась репрессированной, хотя родилась в 1939 г. в посёлке Вожаель. Мама моя в 30-м году была раскулачена в селе Зайцовки Воронежской области, с первым мужем Моторкиным была привезена в Княжпогост, район Коми. Вся первая семья мамы умерла в голодные годы. Оставшись одна на Севере, она встретила моего отца, Лободу Георгия Дмитриевича. В 1942 г. он ушёл на войну, в 42-м и погиб. Об отце я не знаю ничего, как он попал в Коми. Родственников его не знаю. Говорят, он был очень умный. В 1941–42 гг. он работал в Коине – 18 км, там была очень трудная подкомандировка. Пыталась искать по отцу родных, узнать о нём что-то, но ничего не нашла. После войны мама вышла замуж, и мы уехали на Кубань. Окончив техникум, в 58 г. я приехала в Коми. Меня отговаривали ехать сюда, но я надеялась, что найду кого-нибудь из родственников отца. Только в 79 году отчим сказал мне, что, может, я всю жизнь жила под чужой фамилией. Он сказал мне: «Время было такое». В 80-м он умер, мама – в 53-м. Живу с 72 г. в Княжпогосте, с 58-го по 72-й – в других районах Коми. Здесь, в Княжпогосте, много людей со всей страны, которые пережили страшную беду. Для того времени они были враги, а для нас они родные, дорогие и любимые люди. Мы должны рассказать детям, внукам о том, что мы пережили. Спасибо Вам за то, что Вы написали эту книгу, спасибо за то, что эта книга дошла до многих простых людей. Моя соседка Ланина Зинаида, доярка, сказала: «Читала и плакала». Книгу я подарила Наташе своей на 8 Марта.
В Княжпогосте весна, снегу в этом году полным-полно, только начал таять. На кладбище всё в снегу. Мы часто бываем там, всегда заходим к Вашему Коле. Летом подметаем, когда надо, когда поминают – помянем. Жалко табличку, её украли с могилки Вашей, а так всё нормально.
До свидания.
Ирина Вааге[2]
24.09.2001, Норвегия, Осло
…Книгу Петкевич прочитала за два дня, было трудно заниматься чем-либо ещё. Она перевернула душу, выстроила всё на места, смыла всю повседневность… это событие в духовной истории России, это те современные праведники и мученики, ради которых Бог хранит этот мир. Всё-таки мне невозможно понять то такое недавнее, чудовищное время. Что это был за дьявольский эксперимент? Как с этим жить, куда вмещать? Невольно спрашиваешь себя, что бы сам
