что показалось ей немаловажным, — как за собственной дочерью. — Заметив легкую грусть, промелькнувшую в глазах капитана, она поспешила смягчить удар: — Я имею в виду, что, если б она была жива, вы присматривали бы за ней так же, как обещали приглядывать за мной. Ох… простите. — Берри вздохнула. — Мои нервы на пределе. Я лишь хотела напомнить вам о вашем слове, но вышло неуклюже.
Стоунмен снова кивнул. Для Берри он оставался безмолвной загадкой. Затем он открыл дверь пошире и отступил.
— Входите, — сказал он.
Берри вошла, Стоунмен закрыл за ней дверь. Насколько ей было известно, никто из других пассажиров «Леди Барбары» не посещал личные покои капитана. Она быстро поняла, что одной из причин были весьма скромные размеры его личной каюты, а другой — то, что большую часть пространства занимала кровать, которая выглядела слишком короткой для роста Стоунмена. Также здесь был письменный стол, который словно вытащили с другого потонувшего судна, и шкаф с большим количеством свернутых в свитки документов — скорее всего, карт. Обстановку дополняли кресло из воловьей кожи у письменного стола, стул напротив, дубовый комод, две масляные лампы, прикрепленные к стене, умывальник и маленькое овальное зеркало на подставке. Скромная каюта была обставлена так плотно, что больше сюда не поместилось бы ничего, даже банка маринованной селедки.
На самом деле, маринованная сельдь была основным блюдом на камбузе наряду с другой соленой рыбой, а также говядиной, картофелем и кукурузой в самых разных видах: жареная, запеченная, вареная или заправленная сливками. Иногда из ледяных глубин вылавливали свежую рыбу, но эта задача требовала стойкости. Не всякий моряк сможет стоять под февральскими атлантическими ветрами час за часом и забрасывать удочку.
«Леди Барбара» вышла из гавани месяц назад. Капитан сообщил всем, что этот корабль — настоящая женщина, и относиться к ней следует с уважением и чуткостью.
— … ибо, я уверяю вас, она запоминает все обиды и отплачивает за них десятикратно.
Будучи одной из четырех дам на борту «Леди Барбары», Берри сначала была просто раздражена нежелательным вниманием Роуди Реджи, однако он не позволял себе лишнего. Вскоре он начал «невзначай» касаться ее бедер, когда она проходила мимо него по узким коридорам, и эта наглость привела ее в бешенство. Похоже, что ее сестры по несчастью — пассажирки Кара Диксон и Джессика Райнхарт — также стали жертвами его плохих манер. При этом мисс Райнхарт путешествовала одна, и за нее некому было заступиться, а вот муж миссис Диксон прилюдно сообщил Гулби на камбузе, что еще один такой «несчастный случай», и хулиган остальной путь до колоний проделает вплавь.
Остановило ли это горе-ловеласа? Увы, нет.
Берри была уверена, что Гулби засмотрелся бы даже на Гленнис Хэмметт — жену Галена Фицроя Хэмметта — если бы возраст той не приближался к шестидесяти. Только почтенный возраст и спасал ее от приставаний, хотя пожилая женщина оставалась привлекательной, ухоженной, обладала прекрасными манерами и была остроумной в беседах.
Стоунмен оперся на стол. Корабль качало, что было обычным явлением, к которому пришлось привыкать в первую неделю плавания. Сейчас, месяц спустя, желудки пассажиров давно адаптировались к морской качке.
— Не нужно напоминать мне о моем слове, — хмуро сказал капитан. — Я всегда держу его, таков мой принцип. Что касается проблемы, о которой вы говорите… Что ж, у меня состоялось два разговора с этим человеком, и, я думаю, они немного охладили его пыл.
— В самом деле? Я полагаю, вы разговаривали с ним до вчерашнего вечера, когда он чисто случайно «задел» локтем мою грудь? Неприлично говорить о таком, но у меня просто нет выбора.
— Боюсь я не могу полностью оградить вас от контакта с ним. В такой тесноте столкновения неизбежны.
— Разумеется, я это понимаю, — покачала головой Берри. — Но так я сталкиваюсь только с ним. Каждый раз — только с ним. Он использует тесноту в своих интересах при любом удобном случае!
— К сожалению, многие мужчины так делают.
— Некоторые — да. Однако с самого первого дня, еще до того, как мы покинули гавань, он начал набрасываться на меня, как бык во время гона, простите за выражение! Если это еще не насилие, то его поведение невольно наводит на мысли об этом. Простите, что поднимаю такие неудобные темы. Но он буквально пожирает меня глазами! Клянусь, этот мужчина пускает слюни при виде женской шеи и приходит почти в экстаз, если ему удается уловить запах женской прически!
— К сожалению, не в моей власти приказать мистеру Гулби перестать видеть и чувствовать запахи, — сказал капитан, пожимая тяжелыми плечами. — Это выше моих сил.
— Неужели вы ничего не можете сделать? Похоже, вежливые попытки поговорить с этим человеком ни к чему не приводят.
— Возможно, я попробую еще раз. — Он нахмурился от собственных слов. — Но я сомневаюсь, что из этого что-то выйдет. Он высокого мнения о себе, и уверен, что любая женщина обязательно сдастся под его натиском рано или поздно. Возможно, в его биографии есть эпизоды, подтверждающие его самоуверенность. По крайней мере, я так думаю. Все это хвастовство драгоценностями, которые должны приманить женщин, говорит об этом.
Берри подумала, что, в словах капитана, как это ни прискорбно, есть смысл. Она вспоминала заявления Гулби в то первое утро, когда она встретила его на причале.
***
— Друзья зовут меня Роуди Реджи, — сказал джентльмен с лисьим лицом, каштановыми усами и козлиной бородкой. — Скупщик и торговец ювелирными украшениями. Ваша шея, дорогая, буквально создана для нити жемчуга.
— Которая по чистой случайности имеется в вашем багаже? — спросил Мэтью. Он попытался приобнять Берри, однако она опередила его и обняла первой.
Веки Гулби едва заметно дрогнули.
— О, я понял, сэр. Вы вместе с этой красавицей направляетесь в Нью-Йорк?
— Эта красавица, — подобравшись, сказал Мэтью, — путешествует одна. Но я намерен просить ее выйти за меня замуж, когда сам вернусь в Нью-Йорк.
— О, ясно. — Он коснулся своих поджатых губ пальцами в перчатках. — Это значит, что вы еще не попросили ее руки. Какая жалость. И когда же вы, сэр, собираетесь вернуться в Нью-Йорк?
— Скоро, — ответила Берри. — Очень скоро. И
