Глава 12 Семьи крамолы
Солнце клонилось к горизонту и подсвечивало хмарь золотыми лучами. Вечер дышал промозглыми майскими ве́трами. У окраины леса закружился, закуражился вихрь, пролетел между сосен и улёгся в глубине чащи подле Навьего Логова. Стражники перед входом не застёгивали подбитых волчьим мехом охотничьих курток, словно не чуяли холода. Ни словом, ни лишним шумом они не обозначали себя и зорко приглядывали за подступами к норе из густой лесной тени.
Из норы на поверхность поднялись две девушки. Одна со впалыми щеками, простоволосая, в сшитой из обрезков рубахе едва плелась. Другая – уверенная и сильная, с каштановыми волосами, лоснящимися здоровьем и забранными цветными резинками в два хвоста, и в куртке, отороченной огненным лисьим мехом. Она крепко держала руку простоволосой девушки в своей руке и спешила отвести её в лес. При их появлении стражники даже не шелохнулись.
Риту с чернушкой пропустили без лишних вопросов, потому что в их норе ещё не было мужа, способного запретить им подниматься из логова в поздний час.
Снежку – так звали невольницу – хозяйка волокла за руку́ к реке. Они обходили дозорные лёжки по лесным тропам, потому как на одной из них сегодня караулит Олеся. Младшей совсем не хотелось попадаться на глаза Старшей. Всякий раз, когда Снежка тяжело кашляла, Рита оборачивалась и выкручивала ей руку, пока та не умолкала. Чернушка виновато зажимала рот узкой ладонью и терпела сколько могла, но кашель вновь брал своё и она снова захлёбывалась в долгом приступе. Всякий раз на ладони у Снежки оставался рудяной сгусток крови.
«До Зимы не додыхает… как мать будет одна по хозяйству?» – думала по пути Ритка. – «Мне что ли казанки да сковородки скоблить, ясть готовить, да за очагом денно и нощно приглядывать? От Олеськи дождёшься: пыжится, пава! Как же, как же: вожак стаи Чертога! Сама стряпать-то не умет, буня косорукая!»
Чернушкина зараза явилась и к ним в семью. Ближе к весне Снежка начала слабеть, чахнуть и докучать хозяйкам булькающим грудным кашлем – обычное дело для человеческих пленниц. Снежка – добыча Олеси, была схвачена в деревне возле предгорий. Хнычущую девчонку, с вечно торчащими волосами пшеничного цвета, сестра приволокла в логово без всякой верёвки. После глотка Навьей крови, Снежка стала покладистой, только очень боялась других двоедушцев и всегда пряталась за хозяйками, если к ним в нору кто-нибудь заходил.
За глаза сородичи посмеивались над Олесей и Ритой, ведь чернушка, кроме работы по логову, должна была родить племени новых Щенков, а мужчин в их семье не бывало. Олеся судила наоборот: после рождения ребёнка чернушки умирали на следующую или третью Зиму, потому Снежку берегли от мужчин, она почти не покидала норы́ и бережливо служила им с пожилой матерью. И всё-таки зараза добралась до неё и сократила рабыне полезные годы.
Никогда ещё не случалось, чтобы Легочной Чумой заразился кто-то из Нави. Потому человеческий кашель означал для двоедушцев только одно: настал срок задуматься о новой добыче.
Стоило Рите выйти из-под сени деревьев на каменистый берег реки, как Снежкина рука сама собой выскользнула из ладони. Рита обернулась сварливо. Чернушка подняла лицо к небу и влюблённо шептала.
– Солнышко… Солнце…
Выцветевшие глаза скользили по хмари. Тёплое касание света должно быть разожгло в ней воспоминание о руках матери, хотя родных Снежка давным-давно должна была позабыть. Может быть она вспомнила отзвуки знакомых ей голосов или размытые лица близких. Она достаточно прожила под землёй, целых пять Зим, но эти Зимы не пойдут в зачёт тех, десяти прожитых на поверхности, когда солнце светило над головой каждый день и свежий ветер овивал ещё здоровое тело.
– Ну, будет тебе, нагляделася. – Проворчала Рита и подобрала руку чернушки. Она отвела её к валуну возле реки. Снежка опомнилась, засуетилась, помогла расстегнуть Рите куртку, снять сапоги, рубашку и кожаные штаны, при этом постоянно заглядывала ей в глаза в поисках одобрения.
На второй или третий месяц плена, если невольница не впадала во власть Чёрных Теней, она впадала в другое безумие – трепетную любовь к своим подземным хозяевам. Она больше не думала о побеге, следила за каждым желанием Нави и жаждала похвалы, как дитя.
– Красавица, ясный свет! – приговаривала Снежка, выплетая резинки и волос Риты и ластясь к ним щекой. Грубыми от домашней работы рукам она оглаживала её плечи и не видела ни изъяна, ни шрама в теле охотницы.
– Одзьеш мою стереги, покуда омоюсь, – поднялась Рита с камня и хотела сойти в речную воду, но задержалась на берегу.
– Яко толмачить «Одзьеш» по-надземному?
Чернушка как раз подбирала рубашку и бережно прижала к сердцу.
– Это будет «одежда», Риточка.
– Буде одежда.
– Будет, – поправила Снежка. Она знала про привычку хозяйки учить надземный язык, когда они оставались наедине.
– Будет. – Повторилась Рита за ней. – А яко толмачить «коло», да «хлябь», да «свит»?
– Солнце, небо и свет, Риточка.
– Солнце, небо да свит… свет. Солнце, небо да свет… – повторила Рита, повернулась голой спиной к чернушке и вошла в реку. Кривда приняла её, обожгла холодным течением бёдра, живот, грудь, добралась до самого горла, так что дыхание перехватило. Рита приучала себя не бояться воды. Над головой сомкнулась пучина и мир ненадолго умолк, гулкая пустота окружила её.
«Явлюся к нему дикаркою – отринет меня. Как оседлые живут – мне не ведомо…», – думала под водой Рита. – «Не гожусь я ему, да и аки…
