«Не представляю я ощущения Штауффенберга, который думал, что покончил с Гитлером, – и вдруг выясняется, что покушение не удалось. Что Гитлер жив. Штауффенберга, конечно, расстреляли сразу же. И могу сказать, что ему сильно повезло, что Гитлер не заполучил его в свои руки. Но своей кровью Штауффенберг заплатил высокую цену. Было много и другой крови. Начались страшные расследования, аресты, военно-полевые суды, убийства – в связях с заговорщиками подозревали всех. И в том числе подозрение пало и на моего отца…»
«Если бы я сейчас смог увидеть моего отца, то поблагодарил бы его за то, что он совершил. Я убежден, что без этого покушения на Гитлера не было бы сегодняшней Германии, которой я горжусь. И я не думаю, что заговорщики до конца верили в то, что их покушение удастся. Моя мать знала о готовящемся покушении, но она не знала, что его совершит отец. И очевидно, что заговорщики не были уверены в успешном исходе покушения, иначе отец бы не предупреждал маму, как вести себя на допросах… Поэтому, вероятно, обсуждались альтернативные планы, в том числе отец объяснил матери, чтобы она вела себя так, как будто ничего не знала, не интересовалась политикой, была простой домохозяйкой и занималась исключительно детьми. Она действительно ничего не рассказала на допросах, как он и наказывал…»
Мы еще вернемся к судьбе жены Клауса фон Штауффенберга графини Нины, а также Бертольда и остальных четверых детей полковника. Для многих этот заговор стал концом и карьеры, и жизни. Для Эрвина Роммеля, находившегося между жизнью и смертью, 20 июля ознаменовало начало конца.
Сын Эрвина Роммеля Манфред сидел в кресле – на бледном лбу его выступили капельки пота. В доме, разогретом беспощадным солнцем, становилось всё жарче, но Манфред уверял, что он должен рассказать о последнем дне жизни отца, свидетелем которого был сам, чего бы это ему ни стоило.
«Мой отец ожидал, что его ликвидируют. Но он не был уверен в том, что Гитлер отважится и осмелится публично его отдать под суд. Ведь высказывания моего отца о том, что война проиграна, фюрера раздражали, и он не мог допустить, чтобы на суде отец, большой авторитет среди военных и гражданских, произнес это вслух. После того как мой отец был тяжело ранен, он сначала долгое время провел в госпитале, а потом, когда почувствовал себя лучше и опасность миновала, отправился домой в Херлинген…
Это было теплое осеннее утро 14 октября 1944 года. Я рад, что судьба распорядилась так, что в этот день мне, служившему в ВВС в Ульме (мне было 15 лет), очень близко от дома, дали увольнительную. Мать что-то делала на кухне, а отец, который полностью ослеп на левый глаз, но уже мог самостоятельно ходить, беседовал со мной и своим адъютантом Германом Альдингером.
Кстати, когда я бывал дома, я всегда ему читал. Мама ему тоже читала газеты, из которых отец уже знал, что многие военные, с которыми он был хорошо знаком, замучены и повешены на струнах рояля, перекинутых через крюки для подвешивания мясных туш… Страшно это было… Волна жутких смертей прокатилась по Германии – и всё из-за заговора против фюрера 20 июля 1944 года. Отцу было очевидно, что его тоже ожидает печальный финал. Он не знал лишь, как и когда. Я помню, что отцу из Берлина звонил Кейтель, – кажется, это было в первых числах октября. Кейтель приглашал отца в Берлин, говорил, что, мол, важно будет обсудить его дальнейшую службу и еще какую-то чушь. Отец ответил: “Я тяжело ранен, вы забыли?” Мне он сказал: “Если я поеду в Берлин – попрощайтесь со мной навсегда…” Отец знал, что за ним постоянно наблюдают, и не выходил на улицу без оружия. Знал он, что арестовали начальника его штаба генерала Шпейделя…
Итак, сидим мы 14 октября с отцом и Альдингером. Вдруг – телефонный звонок. Это были соседи. Они сказали: “Военные перекрывают все дороги вокруг, вы должны об этом знать”. Отец сказал: “Ясно, к нам гости”.
К полудню у нашего дома остановился “мерседес”, из которого вышли генералы [это были генералы вермахта Вильгельм Бургдорф и Эрнст Майзель. – Т.Ф.]. Они заявили, что хотят пообщаться с отцом без свидетелей. После этого разговора отец вышел бледный и сказал нам с Альдингером, что ему только что сообщили следующее: “Фюрер оскорблен, что вы знали о заговоре 20 июля и ничего не предприняли против этого. Отпираться бесполезно. Из-за того, что фюрер высоко ценит ваши заслуги и уважает вас, он предоставляет вам выбор: или вы покончите с собой, или мы причиним вред вашей семье и начнем следственную проверку в вашем штабе, публично увязав ваше имя с именами заговорщиков, а вы ведь понимаете, что это означает? Вам всё равно не спастись, вас непременно повесят, а могут погибнуть люди, которых вы цените и уважаете. Оно вам надо?”
