Si fractus illabatur orbis Impavidum ferient ruinat[74].
С этими словами загадочный незнакомец надвинул вновь на лоб свою шляпу, поплотнее закутался в плащ и не спеша направился к лесу.
Георг как зачарованный стоял, опершись на свой меч. Один вид этого человека вытеснил из его сердца все помыслы о вражде и мести. Повелительный взгляд, обворожительная доброжелательность, храбрый, могучий вид мужчины наполнили его душу благоговейным изумлением, уважением и смущением. Незнакомец поклялся, что не состоит в близких отношениях с Марией, подтвердил свои слова мужественным рукопожатием правой руки, которая виртуозно владела увесистым клинком, будто игрушкой; он подкрепил их тем взглядом, силы которого, как солнца, Георг не мог вынести. Огромная гора свалилась с души юноши: он верил, он должен был верить!
Если вспомнить, какое значение придавали в то время физическим качествам, как высоко ценили мужество, даже во врагах, насколько слово храброго человека считалось священным, как вообще было велико влияние благородной мужественной наружности на неиспорченную юношескую душу, то станет понятной та перемена, которая произошла в Георге буквально за считаные минуты.
— Кто этот человек? — спросил Георг музыканта, который все еще стоял подле него.
— Вы ведь слышали, что у него нет имени, и я не могу его назвать.
— Ты не знаешь, кто он, — возразил Георг, — и тем не менее помог ему, когда он бился со мною. Уходи! Ты хочешь меня обмануть!
— Нисколько, юнкер. У этого человека нет теперь имени. Но ежели вы все-таки хотите что-то узнать о нем, то извольте — я скажу: он — изгнанник, союзники выгнали его из собственного наследного замка, а некогда то был один из могущественных рыцарей Швабии.
— Бедняга! Так вот почему он кутается в плащ! А меня принял за убийцу! Да, припоминаю, он сказал, что так просто не отдаст свою жизнь.
— Не обижайтесь, господин, я ведь тоже принял вас за убийцу, подстерегающего высокую персону, потому и пришел к нему на помощь, и ежели бы не услыхал вашего голоса, кто знает, разговаривали бы мы сейчас. Но как же вы попали сюда, да еще глубокой ночью, кто вывел вас на след этого человека? Скажу честно, ваше счастье, что он не разрубил вас пополам. Немногие уцелели от его меча. Догадываюсь: любовь сыграла с вами злую шутку.
Пришлось Георгу сообщить своему бывшему проводнику те сведения, которые он получил в «Золотом олене» в Пфулингене. Особенно он ссылался на высказывания кормилицы, сестры музыканта, которым было невозможно не доверять.
— Так я и думал, нечто подобное должно было произойти, — ответил крестьянин. — Любовь играет в жестокие игры. Не знаю даже, как бы я сам поступил, будучи молодым, в подобном случае. В этом виновата одна только Розель, старая болтунья. Что заставило ее исповедоваться хозяйке «Золотого оленя»? Ведь эта особа не может держать язык за зубами!
— Но кое-что в этой истории было правдой, — возразил Георг, в котором еще не до конца умерло старое подозрение. — Так, без всякой причины, госпожа Розель не могла все это выдумать.
— Правда? Должна быть там правда? Действительно, все в этом рассказе правда, от начала и до конца. Слуг и старую соглядатайшу и впрямь отсылают спать; в одиннадцать часов, верно, приходит человек в плаще; подъемный мост опускается, ворота отворяются, барышня встречает ночного гостя и ведет его на мужскую половину…
— Вот видишь! — нетерпеливо прервал его Георг. — Если это все правда, то как же мог сказать давешний человек, что он с барышней…
— А отчего бы ему и не клясться? Во всей этой истории одно только неверно — то, чего не знает старая гусыня Розель. Барышня, как только принесет приготовленные кушанья, тотчас удаляется из комнаты, оставляя гостя со своим отцом, рыцарем фон Лихтенштайном. Старик сидит с изгнанником до первых петухов, а загадочный гость лишь только поест, попьет и согреется у огня, так сразу тем же путем покидает замок.
— О, какой же я глупец! Как я раньше об этом не догадался! Будь же проклято любопытство и болтовня этих женщин, которые во всем найдут что-то невероятное! Однако, — продолжал Георг после некоторого раздумья, — есть в этом все-таки кое-что странное. Зачем этому изгнаннику каждую ночь ходить в замок? Где же он живет, если не может найти ни горячей пищи, ни кубка вина, ни теплой печки? Слушай! Мне все еще кажется, что ты меня обманываешь!
Глаза музыканта насмешливо оглядели юношу.
— Такой молодой человек, как вы, конечно же, мало знает о том, как тяжко и горестно изгнание. Вы не ведаете, что значит скрываться от глаз убийц, не догадываетесь, как жутко живется в страшных сырых пещерах, неприятных ущельях, и не можете себе представить, как благодетельна горячая еда, как живителен глоток вина для того, кто обедает с ночными птицами — совами, кто делит жилье с филином… Впрочем, если вы хотите, пойдемте! Утро еще не занялось, а ночью вам нельзя идти в Лихтенштайн. Я проведу вас в жилище изгнанника, и тогда вы больше не будете спрашивать, почему он ходит обедать в полночь.
Загадочный рыцарь-изгнанник слишком заинтересовал Георга, кроме того, он принял предложение музыканта, чтобы собственными глазами убедиться в правоте сказанного.
Ханс взял коня за поводья и повел его вниз, под гору, узкой лесной тропкой. Георг, бросив взгляд на окна замка, последовал за ним. Шли они молча, молчание, казалось, нравилось молодому человеку, по крайней мере он не пытался его нарушить. Все его мысли были заняты загадочным человеком, чье таинственное жилище ему предстояло увидеть. Его мучил один вопрос: кто же этот несчастный? Он вспомнил, как много сторонников изгнанного герцога были согнаны с насиженных мест. Ему даже показалось, что на постоялом дворе в Пфулингене во время его безучастного сидения упоминалось имя рыцаря Маркса Штумпфа фон Швайнсберга, за которым гонялись союзники. Храбрость и невероятная сила этого человека были хорошо известны в Швабии и Франконии, и когда Георг воскрешал в памяти высокую статную фигуру, властное выражение лица, героическое, прямо-таки рыцарское поведение таинственного незнакомца, то все больше убеждался в том, что изгнанник был не кем иным, как верным сторонником Ульриха Вюртембергского — Марксом фон Швайнсбергом.
