Не видя ничего перед собой, Наталья прошла в дом к образам и упала перед ними в глубоком обмороке. Очнувшись, поднялась и побрела, шатаясь, хватаясь за сердце, к Николе Явленному. Когда увидела она батюшку, слезы наконец хлынули у нее ручьем. В своей великой скорби ждала она елейных слов утешения, но поп сказал только:
— Тебя и твоего мужа покарал Господь Бог: вы не покрыли свой грех перед алтарем. Муж твой умер некрещеным и осужден на вечные муки в аду!
Наталья вскочила с колен и закричала исступленно:
— Врешь! Врешь! Мой Бог не твой Бог! Мой Бог — Бог милосердия, любви…
С этими словами она выбежала из храма.
А еще через день заглянули стрельцы — поведали Наталье и Людмиле о гибели их отца полковника Федорова…
И вот теперь, до глубины души потрясенная казнью Шеина, романовским каинством и окаянством, она впервые за много месяцев снова пришла в церковь. Дрожащими руками поставила две свечи: мужу и Шеину, коего всегда, она помнила, чтил ее муж. Увы, она еще не знала о гибели отца. Тихо капал ярый воск, лились теплые Натальины слезы. Воск сливался, оплывая, стекая, воедино на подсвечнике. Погасло их отражение в скорбных глазах Спасителя. Ротмистрская вдова изо всех сил сдерживала рыдания — надо крепиться, надо жить смелее, тверже, нужно поставить на ноги сыновей…
Кровь, безвинно пролитая кровь на всем — на хлебе, в воде, в самом воздухе…
К вечеру с ней случился сильный жар. Ребята, придя засветло домой, застали мать в бреду на кровати.
Дети, сестра Людмила, дворовые слышали ее леденящие кровь исступленные крики:
— Да падет сия кровь невинная от главы на главу, на весь окаянный род Романовых до последних его Царей!.. Да захлебнется проклятый род сей в собственной крови!..
Не одна Наталья в те скорбные дни проклинала Царя.
Многие стрельцы и пушкари, соратники Шеина, после зверской казни его подались скрепя сердце на «вольныя реки», на тихий Дон, где зрели колосья гнева народного.
В день казни Шеина разнеслась по Москве ликующая весть: крепость Белая выдержала страшный приступ ляхов под началом самого короля Владислава Жигимонтовича. Король не только потерял около четырех тысяч отборнейших воинов, но и сам был тяжело ранен. Не помогли королю взятые у Шеина пушки, не помогли. А обороняли Белую русские солдаты, обученные Шеиным и впервые понюхавшие пороху под знаменами Шеина.
Шереметев хотел, чтобы Царь повелел бить в колокола. Трубецкой отсоветовал: народ назовет победителем короля Речи Посполитой не кого-нибудь, а Шеина, а ему Царь и бояре голову отрубили! Пусть забудется хоть немного расправа над Шеиным, и тогда можно будет свободно приписать победу над королем и над изменником Шеиным Царю-батюшке! И Шереметев отступил, затаив недовольство и тревогу: уж больно возвысился князь Алексей Никитич, его, Шереметева, норовит заслонить!..
По условиям Поляновского мира согласился Царь с королем, что из Белой, вновь передаваемой полякам, выйдут только духовенство, купечество и солдаты. Царь привычно предал врагу бельчан-ополченцев с семьями — около трех тысяч человек, без которых солдаты не смогли бы остановить у стен крепости поход короля Владислава на Москву. Только через двадцать долгих лет Царь Алексей Михайлович в ходе третьей русско-польской войны освободит в 1654 году Белую и удержит ее навсегда для России по Андрусовскому перемирию.
Что не посмел сделать храбрый польский король Владислав, не раз битый Шеиным, сделал трусливый русский Царь Михаил: обрек на гибель первого своего полководца под Смоленском, предал смерти в Москве. Такого злодейства не помнили на Руси со времен Иоанна Грозного. Да и Царь Иоанн поди содрогнулся во гробе от этакого вероломства. Так Романовы открыли свой кровавый счет. Православная церковь не причислила Михаила Шеина к лику святых великомучеников — наоборот, новый архипастырь благословил хладнокровное его убийство. Больше того, во все церквах анафемой поминали Михаила Шеина вместе с Гришкой Отрепьевым.
Так порой умирали лучшие сыны России.[132]
У героев и мучеников, объявленных «предателями», часто одна планида: никто не знал, не помнил, где похоронены главный воевода Шеин и ротмистр, почти полковник Лермонт. При Царе Михаиле Федоровиче мало кто смел вслух вспомнить об «изменнике» Шеине, и черное облако забвения поглотило, понятно, и его ближайших соратников. Но уже другой Шеин, Алексей Семенович, правнук главного воеводы, родившийся почти через двадцать лет после позорной казни Михаила Борисовича, был главнокомандующим у Петра, и сам Петр Великий состоял у него, командира передового Преображенского полка, в звании капитана. Прогремел этот Шеин, осаждая и беря не Смоленск, а другую вельми важную для России крепость — Азов, подавляя стрелецкое восстание, громя крымцев и ногайцев.
