– Крутоярская.
– А мужа ее как звали? – неожиданно спросил Виктор.
– Иван, – автоматически ответил Урванцев. – Иван Николаевич Крутоярский.
– Иван Крутоярский, – Виктор произнес имя его прадеда почти шепотом. – Иван Крутоярский… Участник Гражданской войны… Он ведь был участником Гражданской?
– Да, – кивнул Урванцев. – А вы откуда…
– Неважно! – перебил его Виктор. – Потом. Как думаешь, мог его Троцкий часами наградить?
– Почему мог? – удивился совершенно сбитый с толку Урванцев. – Лев Давыдович наградил его часами за взятие Красноярска, только часы эти потом пропали.
– В каком году пропала Дарья? – снова перебил его Виктор.
– А вы откуда знаете? Вы же… – Урванцев уже совершенно ничего не понимал.
– Отставить вопросы! – приказал Хрусталь, который с волнением уже совершенно справился. – Все вопросы потом. Она пропала, ведь так? Когда?
– В двадцать втором. – Урванцев уже понял, что существует нечто, чего он не знает, но о чем знает Хрусталь, нечто такое, что, возможно, объясняет удивительное сходство между Дарьей Крутоярской и этой их королевой Нор. В чем тут дело, он, скорее всего, когда-нибудь узнает, но случится это потом, а сейчас лучше всего не выводить Виктора из себя и отвечать на его вопросы, тем более что не военные тайны врагу выдает. Истории этой больше восьмидесяти лет, так с чего бы и не рассказать?
– В двадцать втором, – ответил он на вопрос Виктора. – Это вообще-то известная история. Я имею в виду, у нас известная. Иван и Дарья Крутоярские! В Западной Сибири их все знали. В двадцать втором Иван Крутоярский был уже членом Сибирского бюро, а Дарья – зампредом Красноярского Губчека. Время было неспокойное, а должность у нее, сами понимаете, но она часто нарушала правила и ездила одна. И в сентябре двадцать второго, так получилось, тоже поехала одна, по лесной дороге… Ну, в общем, на следующий день поднялась тревога. Ее искали. Нашли лошадь ее Пчелку, она, по-видимому, ногу сломала, и Дарья ее пристрелила и пошла пешком… Нашли семерых белобандитов и самого ротмистра Колчанова – он в тех местах большой известностью пользовался, – но рассказать уже ничего никому не мог, потому что Дарья, похоже, их всех убила, однако сама тоже пропала. Без следов. Так что никто так и не узнал, что с ней случилось. Пропала, и все. У нас говорят «тайга дала, тайга взяла».
– Дала, говоришь, – задумчиво процедил сквозь зубы Виктор, доставая из кармана трубку. – Дала, взяла. – Он прикурил от какой-то фантастической зажигалки и выдохнул дым. – Что значит: дала?
– Не знаю, – пожал плечами Урванцев. – Так дед говорил, а он все-таки в тех же местах вырос, но я подробностей не знаю.
– А откуда ты, кстати, знаешь, как она выглядела? – спросил Виктор.
– Портрет остался, – объяснил Урванцев, снова вспоминая этот знаменитый, многократно растиражированный портрет. – Его в двадцать первом написал маслом один наш сибирский художник. Это считается лучшим из всего, что он сделал… Ну, она… Он говорил потом, что Дарья была такая, что он просто не мог по-другому. Вдохновила или что, но это очень известный портрет и хороший, яркий. Потом он у деда в кабинете висел, портрет этот, а сейчас у моего отца.
– Понятно, – пыхнул трубкой Виктор. – Все с тобой, товарищ комбриг, понятно. Значит, рыжая с зелеными глазами?
– Да, – уже спокойно кивнул Урванцев. – Именно так. Рыжая и глаза зеленые, и лицо… – Он кивнул на «панно», где королева с волосами цвета меда с красным вином, увенчанными золотой диадемой, встала с колен и стояла теперь перед замершим в оцепенении амфитеатром. – Высокие скулы, полные губы… Ну что я тебе буду говорить! Ты на нее посмотри! Одно лицо! Примерь на нее кожан, юбку длинную и гимнастерку – Дарья!
– Интересные дела. – Виктор, чуть прищурившись, взглянул на панно, потом перевел взгляд на Урванцева и неожиданно хитро подмигнул: – Очень интересные! Ты вот что, Кирилл, – сказал он после секундной паузы. – Ты это пока никому больше не рассказывай. Даже ей, – добавил он, поведя глазами в сторону Деборы, все время разговора стоявшей молча рядом с Урванцевым и только переводившей взгляд с панно на разговаривающих на непонятном ей языке мужчин и обратно на панно. – Я тебе потом все объясню. Слово? А ты молчи и ничему не удивляйся. Договорились?
– Хорошо, – пожал плечами Урванцев.
– Ну вот и славно, – улыбнулся Виктор, переходя на немецкий. – Посмотрели и достаточно. Пойдемте-ка, дамы и господа, я вас королеве Нор представлю, а то неловко как-то. Такие гости, а с королевой еще не знакомы!
Занавес
СУДЬБА
Занавес! Вот и маэстро. Что же,
вряд ли былое на рай похоже.
Мы прослезиться украдкой можем,
кстати замечу: слеза не в моде,
люди и годы в своем исходе
тихи. И солнце за край заходит,
как парусник за пароходик.
И. Бродский
– Прошу прощения, ваше величество. – Вошедший без доклада Виктор изъяснялся хоть и по-немецки, но сухим протокольным голосом, по-видимому, потому что был не один. За его спиной маячили «гости», с которыми Лика и сама уже довольно давно хотела познакомиться и поговорить, но не сейчас.
– Извините, князь, – сказала Лика на Ахан-Гал-ши, бросив быстрый взгляд на мужчину и женщину, пришедших к ней вместе с Виктором. – Но не сейчас.
– У нас в Лейпциге срочная встреча, адмирал, – сказал, подходя к ним, Макс. – Но вечером мы в полном твоем распоряжении.
– В Лейпциге? – Виктор чуть приподнял бровь и посмотрел на Лику с каким-то странным выражением. В его взгляде ощущался веселый интерес, но не только. Была там еще и усмешка человека, знающего гораздо больше, чем говорит, и что-то еще, но разбираться в этом у Лики сейчас просто не было времени. – К дядюшке Андрею Львовичу собрались?
– Тебе что, Кержак по старой дружбе постукивает, что ли? – улыбнулась Лика, отдавая себе отчет, что по-ахански фраза звучит не так чтоб очень, но не переходить же на русский при свидетелях?
– А то можно подумать, что, кроме Кержака, и стукнуть некому! – довольно ухмыльнулся Виктор. – Ладно, отправляйтесь, а я пока нашим гостям экскурсию организую, но к обеду жду вас здесь. Договорились?
– Непременно! – пообещала Лика. – В восемь тебя устроит?
– В семь, – предложил Виктор.
– Не торгуйся, – усмехнувшись, сказал Макс. – Какая тебе разница, в семь или в восемь? А нам, между прочим, вниз и вверх, и там еще неизвестно, сколько времени возьмет. Да и по Лейпцигу прогуляться хочется, я там, помнится, в тридцатом…
– Все мы, знаешь ли, в тридцатом много каких дров много где наломали, – возразил Виктор. – А в одиннадцать я обещал быть в офицерском собрании. Гвардия отмечает юбилей резни на Перо, так что сами понимаете!
