Башне, чтобы не разгуливать по улице, когда идёт трансляция, — произнёс Злобин.
Рука Салина дрогнула, из флакончика на ладонь просыпалась целая горка крохотный белых шариков.
— Простите… Простите, Андрей Ильич… Как вы сказали?
— Карина находится на Башне, чтобы не разгуливать по улице, когда идёт трансляция, — с расстановкой повторил Злобин. — Пояснить? Я проводил обыск и изъятия в агентстве Глеба Лобова. Точно помню, что в агентстве было все необходимое для компьютерного монтажа. У вас хорошие эксперты и работают они быстро. Сколько им потребуется, чтобы подтвердить или опровергнуть мою версию?
Салин с Решетниковым переглянулись.
— Ёшкин кот! — Решетников подскочил, навалился на столик, ткнул пальцем в кнопку на интеркоме:
— Владислав! Владислав, срочно сюда!!
* * *
17:50 (в.м.)
Огнепоклонник
Боевик, поймав его вопросительный взгляд, указал на лестницу, ведущую на нижний ярус смотровой галереи.
Махди, бодро мурлыча «Варяг», сбежал по ступеням.
Карина, стоявшая лицом к окну, не пошевелилась.
— Вот вы где! А я вас потерял.
Она вскинула голову и пыфкнула дымом. Затянулась. Стряхнула пепел с сигареты на пол.
Махди встал у неё за спиной.
— Карина!
— Меня нет. Я в телевизоре, Карабас-Барабас.
Махди хохотнул.
— Ах, вот ты о чем! Ну извини… Хотя моей вины тут — мизер. Во всем виноват Глеб Лобов. Помнишь такого?
— О мёртвом либо хорошо, либо никак. О Глебе лучше никак.
— А ведь у него к тебе было чувство.
— Я тоже к нему неровно дышала. Поэтому не промахнулась.
Карина уронила сигарету под ноги, расплющила каблуком. Резко развернулась.
— Какого хрена меня без моего согласия по телевизору показывают?
— Кариночка, я же говорю, во всем виноват Глеб Лобов. За пиар-кампанию отвечал он. «Рыбу» для телепередач готовили заранее. Уж не знаю, чем он руководствовался, но для «виртуальной ведущей» он «оцифровал» тебя.
— Мой отчим был в курсе?
— Нет, клянусь! Глеб прислал рабочий материал после его смерти. Ашот Михайлович ничего не знал, клянусь. Потом ты грохнула Глеба. А кроме него у нас никто в «Силикон графикс»[90] и прочей машинерии не разбирался. Решили ничего не менять. Видишь ли, программа так устроена, что проще оставить введённую матрицу, чем создавать новую.
— Очень по-русски!
— А что поделать? И ещё аргумент. Мы тестировали твой образ по основным целевым группам. Можешь гордиться, восемьдесят процентов мальчиков от пятнадцати до двадцати пяти — твои. Девочек в том же возрасте всего сорок, но это нормально. Ревность, сама понимаешь. Дяди от тридцати пяти до сорока пяти среднего уровня зарплаты, замри от счастья! дали сорок два процента предпочтений. Тётки и деды и те не устояли. По двадцать процентов накинули.
Карина фыркнула.
— Одели худенькую девчонку в чёрный камуфляж от Диора, как Мадонну. Макияж — смерть врагу в постели. И соски торчком. Ясно дело, народ перевозбудится.
— О том я Глебу и толковал! — подхватил Махди. — Чтобы террор стал популярным, надо привлекать не бритых отморозков, а раскрепощённых девчонок, желательно семитской внешности. На чем эсеры и большевики состоялись? Думаешь, на проповедях Карлы-Марлы? Не-а. На еврейских девушках и тургеневских барышнях. Лучшего пиара для подпольной работы придумать невозможно. За одну ночь на конспиративной квартире с фатальной красотой можно взорвать царя и себя как нефиг делать. Сама любовь к такому типу женщин есть проявление подсознательной тяги к самоубийству и мазохизму. Что от боевика-бомбиста и требуется.
— А тургеневские барышни?
— О, они же просто млели в своих девичьих постельках, представляя сильные лапы и густую гриву демона в чёрной рубахе анархиста. Дай им такого в тайное пользование, они из папиных сейфов любой секретный документ выкрадут, а у матушки из шкатулки последнюю алмазную брошку стырят «на революцию».
— Намёк на меня и Максима?
— Естественно. Он же такой таинственный.
— Завидно, что не вас любят?
— Наоборот, девочка, я рад. Поймать меня не на чем. Мне никто не оставит записки под руническим амулетиком. Никто не назначит свидание на Останкинской башне. И я не брошусь, сломя голову, к своей любви, не удосужившись проверить, не поддельная ли записка.
Карина, прищурившись, прощупала его лицо взглядом.
— А вы в самом деле Карабас-Барабас. Привыкли дёргать за ниточки. Не боитесь, что кто-то водит на ниточке вас?
— Я все свои ниточки обрезал, Карина.
— В две тысячи четвёртом году?[91]
Махди согнал с лица улыбку.
— Опасно много знать, девочка.
— Ещё бы! Иначе у кукловода начнутся проблемы, а Ведущий останется без стада. Что за пастух без баранов? Нищеброд с посохом, а не пророк.
— Это ты верно подметила, девочка. Только мой жизненный опыт подсказывает: были бы бараны, а пастух найдётся.
— Ну и пасли бы себе баранов в горах Курдистана, что в Москву привёрлись?
Махди захохотал.
Рация у него на поясе ожила и закричала срывающимся голосом:
«Сайиди! Север-северо-восток, тридцать, дальность полтора километра. Цель — беспилотный самолёт-разведчик. Цель уничтожена направленным импульсом СВЧ. Цель выпустила два НУРСа. Выставить силовой барьер не успеваем. Недобор мощности».
Махди устремил взгляд поверх головы Карины. Зарычал. Бросился тигром, сгрёб её за плечи, зашвырнул себе за спину.
Карина, падая, успела лягнуть его под колено. Но Махди не обратил внимания.
Он, замерев, смотрел на две чёрные точки, стремительно приближающиеся к башне. За каждой точкой тянулась спиралька серого дыма.
Махди взревел, раскинул руки крестом. Низкий, утробный рёв заполнил галерею, сделав воздух тугим и вязким. Карина ойкнула от боли и зажала уши.
В метрах двухстах от цели точки распустились огненными астрами. Стекла дрогнули от ударной
