одновременно инициировав поиск свидетельств о коммунистической деятельности Рихарда и его бывшей жены Кристины в Европе, прежде всего в Германии, и, вероятно, содрогаясь от мысли, что такой поиск может вытащить на свет биографию и связи его собственной супруги[684]. Еще на Рождество 1941 года он произнес маленькую речь о том, что «все друзья Зорге должны ждать его возвращения как мученика известного японского стремления повсюду вынюхивать шпионов и всех подозревать»[685].
Лишь к весне обстановка прояснилась окончательно. 23 марта 1942 года абвер получил сообщение от одной из своих резидентур в Китае: «Зорге, вероятно, работал на Москву из фанатизма, не за деньги. Яростный противник национал-социализма… Последствия весьма тяжелые… Японские власти энергично настаивают на том, чтобы представители германской прессы в Восточной Азии впредь допускались к работе только с разрешения соответствующих органов вермахта… В определенных кругах (японских) военно-морских сил крайне антигерманские настроения… Строжайшие ограничения передвижения со стороны японцев для всех немцев в Восточной Азии: без разрешения невозможно поехать даже из Токио в Йокогаму»[686].
Это был серьезный удар по престижу Германии в Японии в целом и, конечно, по репутации главы ее дипломатической миссии Ойгена Отта. Причем из-за того, что об их дружбе, еще вчера служившей Зорге пропуском в любой закрытый кабинет, знали не только в посольстве, скандал с Оттом достиг и самой Германии и принял особенно неприятные формы. Но поскольку Зорге как журналист работал в первую очередь на «Франкфуртер цайтунг», то возникли вопросы и к редакции этой уважаемой газеты. Тогдашний секретарь ее редакционного совета Оскар Штарк вспоминал: «…нам по телефону сообщили из ведомства внешних сношений – если не ошибаюсь, звонил принц Ройсс, ранее служивший в посольстве в Токио и друживший с Зорге, о том, что Зорге арестован по подозрению в шпионаже. Для нас это прозвучало как гром среди ясного неба, поскольку мы знали о дружеских взаимоотношениях между послом Оттом и Зорге.
Мы сразу поняли, что этим делом заинтересуется гестапо; я тотчас велел принести личное дело Зорге, в котором хранилась и вся наша переписка с ним, чтобы выяснить, не содержится ли в ней какой-либо компрометирующий редакцию материал. Проверка показала, что в папке не было ничего такого, к чему могло бы придраться гестапо, и что из личного дела можно ничего не изымать, ничто не могло бросить тень на редакцию. Через некоторое время, кажется, ведомство внешних сношений потребовало представить описание наших контактов с Зорге, каким образом началось наше сотрудничество с ним и так далее. Все это я изложил на бумаге; содержание моего доклада полностью соответствовало действительному положению вещей во всей его незамысловатости, затем отослал написанное в Берлин.
Не припоминаю, допрашивали меня в гестапо в связи с этим делом или нет; меня часто вызывали на допросы в гестапо по делам газеты, но я не помню, приходилось ли мне отвечать и на вопросы по делу Зорге»[687].
27 октября рейхсфюрер СС и начальник полиции рейха Генрих Гиммлер с раздражением писал рейхсминистру иностранных дел Иоахиму фон Риббентропу: «Благодаря старой дружбе с послом Оттом Зорге с самого начала войны был осведомлен обо всем, что передавалось по каналам радиосвязи в Берлин из германского посольства в Токио. Позднее Зорге также временно руководил работой отделения Германского телеграфного агентства в Токио. Ввиду того, что Зорге постоянно и наилучшим образом был информирован из германских источников о политике стран оси и ее направлениях в будущем, дело Зорге о шпионаже повлекло за собой серьезные политические опасности…»
Казалось, что участь Отта была предрешена – стать внезапно главным пособником советского шпиона, слыть его другом на протяжении долгих восьми лет, не только не иметь личных секретов от него, но и открыть ему все возможные тайны государственной политики на Дальнем Востоке – все это должно было стоить Отту обвинения в государственной измене и, как следствие, расстрельной команды. В лучшем случае – та же расстрельная команда только в виде советского пехотного взвода где-нибудь под Ленинградом. Однако генерал Отт не только выжил, но и совсем не пострадал в ходе войны, счастливо избежав преследований с любой стороны, – возможно, только глубокая обида на предательство друга да гибель сына на Восточном фронте омрачали его существование.
23 ноября 1942 года Отт получил телеграмму с пометкой «В собственные руки. Расшифровать лично» и прочитал:
«По различным признакам дело Зорге вызвало в японских инстанциях сильный резонанс, последствия которого сказались на отношении этих инстанций к Вашей персоне. После глубокого изучения вопроса фюрер принял решение согласиться с моим предложением относительно изменений в руководстве посольства в Токио и отозвать Вас в ведомство внешних сношений для нового назначения. Вашим преемником избран посол в Нанкине Штамер. Прошу Вас получить для него агреман…
Ваша безопасность при возвращении в Германию… в настоящее время… не может быть гарантирована. Поэтому прошу Вас до поры оставаться в Японии в качестве частного лица. Средства, необходимые для содержания приличествующего Вам дома в подходящем для Вас спокойном месте и для поддержания материального уровня, соответствующего занимавшейся Вами до сих пор должности, будут Вам предоставлены. Само собой разумеется, что во время дальнейшего пребывания в Японии Вам следует воздерживаться от какой бы то ни было политической деятельности…
Риббентроп»[688].
Невиданное дело: во-первых, Отт более года оставался послом после того, как самим японцам все было ясно и они фактически отказывались иметь с ним дело. Дальше – больше: министр иностранных дел посоветовал опальному послу после отставки не возвращаться в отечество, где его должно было ждать заслуженное наказание, а отсидеться в Японии (позже Отт перебрался в Китай) и снабдил его деньгами! Может быть, евразийские ценности обоих, да и того же Штамера, сменившего Отта, были не только геополитическим объединяющим началом для этих людей, но и таили в себе дополнительные ключи к секретам влияния Риббентропа на Коноэ в предвоенные годы? Может быть, вернувшийся в Германию Отт мог бы рассказать в гестапо много интересного об этом, но нужно ли это было Риббентропу? Гиммлер и так негодовал в связи с делом Зорге, обвиняя главу МИДа в том, что тот безраздельно доверял человеку с туманным и непроясненным прошлым. Рейхсфюрер таким образом элегантно перекладывал вину на рейхсминистра – ведь проверять Зорге должно было ведомство как раз Гиммлера, а не Риббентропа. Неудивительно, если для последнего стало очевидно: безопаснее держать бывшего посла где-нибудь подальше от рейха, оплатив его достойное существование, чем допустить его прибытие в Берлин. А об изоляции Отта от нежелательных контактов позаботятся испорченная репутация бывшего посла, уязвленное самолюбие и поруганная офицерская честь. Не случайно жена министра иностранных дел Японии, немка по национальности, Эдит Того говорила об Отте: «Не может быть, чтобы посол мог допустить такое… Японец бы
