CCXLV
Ныне в Европе существует только два сословия: требующее привилегий и отклоняющее эти требования.
CCXLVI
Если бы я разбил коалицию, Россия осталась бы столь же чуждой Европе, как, к примеру, Тибетское царство. Благодаря этому я обезопасил бы мир от казаков.
CCXLVII
Ничто так численно не умножает батальоны, как успех.
CCXLVIII
В тех, кто себя обесславил, напрасно искать людей неустрашимых.
CCXLIX
Не однажды в течение моей кампании 1814 г. я задумывался о том, что для моих солдат нет ничего невозможного: они снискали себе бессмертное имя. В превратностях же судьбы меня повсюду сопровождала слава.
CCL
Меня свергли не роялисты или недовольные, а иностранные штыки.
CCLI
История моего царствования прославит когда-нибудь имя какого-нибудь нового Фукидида.
CCLII
Человеческий дух не созрел еще для того, чтобы управляющие делали то, что должны делать, а управляемые – то, что хотят.
CCLIII
Когда целый свет устраивается посредством штыков, это – вполне логично! Здравый смысл тогда не в справедливости, а в силе.
CCLIV
Придет время, и общественное мнение опровергнет софизмы моих клеветников.
CCLV
Я сделал Бенжамена Констана членом Трибуната, я удалил его, когда он пустился в болтовню: это называлось устранить – удачно найденное слово. Ум Бенжамена сродни уму геометров со всеми их теоремами и короллариями, а сам он так и остался великим делателем брошюр.
CCLVI
В Париже, после 13 вандемьера, республиканские убеждения, кои я исповедовал, оставались в ходу всего лишь двадцать четыре часа: говорю это в назидание братьям из сообщества Бабефа и миссионерам, исповедующим религию фрюктидора.
CCLVII
Талейран и де Прадт похвалялись, что это они – восстановители дома Бурбонов; пустое бахвальство: сие восстановление престола явилось неизбежным следствием стечения обстоятельств.
CCLVIII
Я – не более как сторонний наблюдатель, но мне лучше, нежели кому бы то ни было другому известно, в чьи руки попала ныне Европа.
CCLIX
Ныне кроме камней, заложенных в основание Франции, я не вижу ничего другого.
CCLX
Груши хотел оправдаться за мой счет: то, что он говорил, столь же верно, как если бы я приказал ему привезти мне герцога Ангулемского в Париж, и он бы выполнил это повеление. Несмотря ни на что я уважаю Груши и именно поэтому называю его добродетельным врагом.
CCLXI
Неисправимая чернь повсюду обнаруживает все тот же дух безрассудства.
CCLXII
Среди людей, которые не любят, чтобы их притесняли, есть немало таких, кому нравится самим делать это.
CCLXIII
Если общественное мнение столь настойчиво высказывалось против предложенной в 1814 г. Сенатом хартии, то лишь потому, что все воочию узрели среди сенаторов одних только выскочек, кои заботились только о собственных своих выгодах.
CCLXIV
Правда, что я переступил границы острова Эльба, но союзники сами не выполнили условий моего там пребывания.
CCLXV
В Европе более нет и речи о правах человека, а коли так, то людям только и остается, что убивать друг друга как бешеных собак.
CCLXVI
Я вижу, что во Франции свобода заключается в хартии, а рабство – в законе.
CCLXVII
Авторы «Цензора» сродни тем мечтателям, коих надобно помещать в Шарантон, поелику оные, говоря по совести, сеют недоверие и ненависть. Они – из числа тех напускных фразеров, которых нужно держать под надзором и время от времени одергивать.
CCLXVIII
Государь всегда должен обещать только то, что он намеревается исполнить.
CCLXIX
Наилучшее разделение властей таково: избирательная, законодательная, исполнительная, судебная. Я строго следовал сему принципу в иерархии моей Империи.
CCLXX
Герцог Фельтрский выказал себя реакционером и притеснителем, поелику пригоден он только для этого. Ему весьма хотелось бы попасть в анналы нашей истории, но он отнюдь не преуспел в этом. Мне не надобна была еще одна светлая голова, чтобы вести войну – у меня своя была на плечах: вот почему я и выбрал его.
CCLXXI
Когда я объявил войну кортесам, то ожидал всего, но никак не предвидел, что Фердинанд станет трактовать их как бунтовщиков.
CCLXXII
Теология для религии все равно, что отрава в еде.
CCLXXIII
Я сделал Париж более благоустроенным, более чистым и здоровым, прекраснее, нежели он был до меня, И все это посреди войн, которые я принужден был вести; парижане принимали все эти благодеяния и восхваляли меня: в сущности они суть не что иное как исправные поставщики канатных плясунов, кондитеров и моды на всю Европу.
CCLXXIV
Когда столетия сменяют друг друга, то, равно как и в походе, всегда можно встретить отставших.
CCLXXV
Гражданская война, когда дело государя служит ей предлогом, может продолжаться долго: но в конце концов народ одерживает верх.
CCLXXVI
Общественный порядок любой нации покоится на выборе людей, предназначенных к тому, чтобы поддерживать его.
CCLXXVII
Народ имеет собственное суждение, покуда не введен в заблуждение демагогами.
CCLXXVIII
Мой Государственный Совет состоял из людей честных и заслуженных, исключая нескольких хамелеонов, которые туда проскользнули, как то, впрочем, случается повсюду.
CCLXXIX
Мое правительство вознесено было слишком высоко, чтобы заметить пороки пружин, приводящих его в движение: со всем тем я пятнадцать лет управлял сорока двумя миллионами людей в интересах большинства и без каких-либо серьезных потрясений.
CCLXXX
За все мое царствование меня по-настоящему и более всего поразило, пожалуй, только то, что Папу на границах моей Империи встречали изменивший вере отцов Абдалах Мену, а в Париже – трое священников-отступников, и вдобавок еще и женатых, каковы суть – Т[алейра]н, Ф[уш]е и О[тери]в.
CCLXXXI
Морское право касается всех народов без исключения. Море не может возделываться как земля или находиться в чьем бы то ни было владении: оно – единственная дорога, которая на деле является всеобщей, и всякая исключительная претензия со стороны одной нации на морское господство равносильна объявлению войны другим народам.
CCLXXXII
Ежели бы отречение короля Карла IV не было вынуждено силою, я признал бы королем Испании Фердинанда. События в Аранхуэсе не могли быть для меня безразличными, ибо мои войска заняли полуостров: как монарх и как сосед я не должен был терпеть подобного насилия.
