Четвертым требованием правильной постановки исследования изучаемого вопроса должно быть точное определение степени и характера новизны и самобытности норм при самом их установлении в русском законодательном акте. Это наше положение требует разъяснения и уточнения.
Россия как государство переживала в конце XVII и начале XVIII века, вследствие роста производительных сил, период огромной и коренной ломки хозяйственных, социальных и государственных порядков и быта и связанное с этой ломкой образование новых форм во всех областях общественной жизни. Старые формы, находясь в противоречии с новыми порядками и входя в столкновение с ними, падали сами собой или были изменяемы самым решительным и неумолимым образом твердой и уверенной рукой Петра I.
Эти новые порядки и отражавшие их законодательные нормы, под влиянием требований реальной, живой действительности, создавались в России при помощи [упомянутой в предыдущих главах] эластичной законодательно-административной формы закона – сепаратного указа. Подобного рода петровские указы часто были лаконичны, не разработаны в деталях и вводились на практике без согласования с существующими нормами систематизированных и кодифицированных законодательных актов. Таких указов имеется весьма значительное количество. Они издавались Петром I исключительно на основании требований русской жизни, имевшей те же тенденции развития, что и подобные им явления жизни западноевропейских государств, где они [эти явления] раньше, чем в России, нашли свою законодательную разработку, а также подробную и точную формулировку в соответствующих кодексах.
При выработке русских систематических законов, уставов, регламентов и уложений в некоторых случаях тексты, законодательные речения заимствовались из иностранных источников, но самые явления, подлежавшие законодательным определениям, созревали на русской почве – под влиянием развития национальных экономических и общественных условий, и поэтому нормы, хотя законодательные их формулировки и бывали заимствованы из какого-либо иноземного правового кодекса, тем не менее не могут и не должны считаться возникшими в результате иностранного влияния и, следовательно, не должны быть признаваемы за нормы иноземного происхождения. Для примера назовем здесь три таких заимствованных определения, весьма различных по своему характеру, но одинаково важных по их значению в государственной и общественной жизни России. Первое – определение характера и власти монарха по русскому Воинскому уставу (глава III, артикул 20) и шведскому Земскому уложению (титул I, глава II, параграф 2, пункт а). Второе – определение средств обеспечения правильного снабжения регулярной русской армии установлением форм и обрядов при заключении контрактов при государственных подрядах и поставках по русскому Регламенту Адмиралтейства (глава I, артикул 16) и французскому ордонансу «Touchant la Marine» Людовика XIV (книга 13, глава I, артикулы 6–7). Третье – определение одной из функций государства, «полиции» в широком значении этого понятия, по русскому Регламенту Главного магистрата (глава X) и французскому трактату «Traité de la Police» ученого парижского полицеиста Деламара (титул I, глава I, параграф 1; Париж, 2‐е издание).
С другой стороны, правительство России при Петре I вновь вступало в более тесное общение с западными государствами на различных поприщах, например на международных морских путях, при организации нашей внешней торговли за границей, при установлении дипломатических и консульских учреждений, при обеспечении России внешнего кредита и т. п. В таких случаях русские законодательные органы, за неимением практических сведений и опыта, при отсутствии ученых юристов и опытных практиков, частных дельцов, специалистов в разных отраслях экономической и государственной жизни, естественно, не могли обойтись без помощи иноземных специалистов и [без] иностранных законодательных источников. Вследствие этого при использовании последних русские законодательные органы не могли проявить столько же самостоятельности и независимости, как при разрешении вопросов, в которых они были компетентны, и поэтому вносили в русские законодательные акты, в уставы, регламенты целые главы из иностранных законодательных источников. Для примера заимствований подобного рода назовем артикулы 96–106 главы I русского Регламента Адмиралтейства – о морских приказах, каперах и арматорах или целый регламент о госпиталях – глава XLVIII, артикулы 1–20 того же Регламента Адмиралтейства и книга 15 французского ордонанса Людовика XIV.
Таким образом, необходимо признать, что характер заимствований и степень влияния иностранных источников в различных сферах законодательства были неодинаковы – вследствие неравной опытности и осведомленности, компетентности русских законодательных органов в различных вопросах права. И поэтому указанное различие в новизне и самобытности устанавливаемых норм при самом их введении в русский законодательный акт не может не влиять на окончательные общие выводы при решении изучаемого вопроса – при определении характера заимствований и самобытности в правотворчестве Петра I.
Последним, пятым правилом научной постановки изучения вопроса о заимствованиях в законодательстве Петра I является требование точной очерченности и строгой определенности выводов, долженствующих быть сделанными исключительно на основании анализа самих законодательных источников в целом и содержащихся в них отдельных – важнейших – норм. Хотя это правило и может показаться обычным требованием, предъявляемым ко всякому историческому и историко-юридическому исследованию, тем не менее в данном случае оно имеет некоторые специфические стороны, которые необходимо учитывать при выработке научной постановки исследования вопроса. [А] именно, как уже было отмечено при рассмотрении стадий законодательного процесса в эпоху реформ, Петр I в начале разработки отдельных законопроектов, в своих декларативных указах, намечавших использование иностранных источников, называл главный, важнейший из них, который надлежало положить как исходное основание при изучении вопроса, составлении законопроекта и первоначальном его обсуждении. При подготовительной же работе, на практике иногда бывали приняты другие иноземные источники из собранных и обработанных сотрудниками царя. Так было, например, при выработке первоначальных проектов русских морских законов в двадцатых годах XVIII века, когда вместо английских законов, указанных Петром I при начале работы, были приняты как главный исходный источник французские ордонансы Людовика XIV[1378]. Помимо того, в декларативных указах иногда упрощались рекомендуемые приемы переработки заимствованных источников. [Вот,] например, часть распоряжения Петра взять в основание разработки нового закона шведский источник: «… то выписывать и приносить в Сенат», «и только имена переменить»[1379]. В действительности же всякий русский законодательный акт в конечном итоге являлся результатом большой самостоятельной работы отечественных законодательных органов.
Такой же осторожности и особого истолкования требуют предписания царя, подобные тем, что имели место при выработке основных норм, устанавливавших ревизионные функции центральных учреждений и ведéние приходо-расходных книг в них, а также при переработке составленных до 1722 года регламентов центральных учреждений, когда Петр указал положить в основание новых проектов Регламент Адмиралтейства[1380]; между тем этот Регламент вырабатывался, как мы уже указывали, по французским образцам – ордонансам Людовика XIV. Такие скрытые промежуточные звенья в правотворческих процессах при заимствованиях, а также расхождение первоначальных распоряжений Петра I с подлинным использованием и действительными заимствованиями из того или другого рода источников во время законодательной работы не должны вводить исследователя в заблуждение и сбивать его с правильного пути. Этот единственно правильный путь состоит в том, чтобы выводы относительно заимствований делать исключительно на основании анализа самих законодательных памятников, их текстов, изучения истории их выработки, а не только на основании общих декларативных указов Петра I, хотя бы они и были написаны его собственной рукой.
