представителей норвежского двора[845].
Поэтому нет ничего удивительного или неожиданного в том, что вслед за Тидрексагой и примерно, в одно и то же время с созданием прозаической компиляции старофранцузских эпических сказаний о Карле Великом «Кагіamagnus saga» стали создаваться на древненорвежском языке компиляции из древнерусских сказаний в традиционной форме саг, герои которых принимали черты норвежских псевдоисторических конунгов и их сподвижников, примером которой, согласно моим выводам, и является «Сага об Одде Стреле».
«Сага об Одде Стреле» и рудбекианизм
Вопрос о том, кто первым отождествил князя Олега с Оддом из норвежской саги, очевидно, не занимал воображение норманистов, а зря, поскольку ответ на этот вопрос лишний раз красноречиво свидетельствует о происхождении норманизма, ибо ответ в который раз ведет нас опять к Олофу Рудбеку — автору пространной фантазии на темы древнешведской истории с обоснованием исторического права Швеции на восточноевропейские территории, начавшей публиковаться с 1679 г. «Атлантиды».
В «Атлантиде» в концентрированной форме получила развитие информационная технология, развиваемая шведской политикой с начала XVII в., а именно, политический миф о шведо-гипербореях, первыми цивилизовавших Восточную Европу, созданный шведскими придворными идеологами в разгар Смутного времени для обоснования исторического права шведских королей на восточноевропейские земли с древнейших «гиперборейских» времен, и аналогичный продукт о шведо-варягах для доказательства того, что шведские правители еще с летописных времен обладали в Восточной Европе верховной властью.
Исследуя рудбекианизм, я во многих работах писала о том, что у данного политического мифа было две составляющие. Одна из них сделалась хорошо известной: идея шведо-варягов, которая оформилась как норманизм и в этом качестве активно обсуждалась в исторической науке. Вторая — это рудбековская идея этнической карты Восточной Европы в древности, к которой восходят истоки наших представлений о том, что русские появились в Восточной Европе позднее других народов (эти взгляды прочно укоренились в науке без особых дискуссий, по крайней мере, — в советской науке). Фантазии Рудбека самым тяжелым образом сказались на жизни русскоязычного населения Ижорской земли и других русских земель, оккупированных шведской короной в начале XVII века.
Вначале представители шведских властей попытались на оккупированных территориях проводить политику лютеранизации, для обслуживания которой в Стокгольме было создано центральное переводческое бюро со штатом переводчиков — русистов, имевшего местные отделения в Выборге, Нарве, Ревеле, Дерпте и др. В 1625 г. для нужд лютеранизации православного населения оккупированных русских земель по приказу короля Густава II Адольфа была учреждена в Стокгольме типография с русскими литерами[846]. Но как отметил шведский историк Йонас Нордин, православное население Ижорской земли, как финноязычное, так и русскоязычное не обнаруживало никакой радости при виде открывшейся перспективы перейти в лютеранскую веру. Поэтому уже во время правления Карла XI шведские власти решили сменить курс и занять более жесткую позицию в вопросе политики на оккупированных землях. Завоеванные земли должны были дать верноподданное население, если не шведоязычное, то по крайней мере, это должны были быть «шведы» по лютеранской вере. Поэтому переводы на русский язык лютеранского символа веры и прочая мягкотелость были отставлены — от этого только расходы! Типографию с русскими литерами в Стокгольме закрыли, а оборудование продали в Амстердам.
Но явно несильное обращение в лютеранство запрещалось, согласно пунктам Столбовского договора (когда такие факты обнаруживались, из Москвы направлялись письма с протестами), поэтому религиозный вопрос в русских землях стали решать путем постепенного вытеснения православного населения и переселения на их место финских и немецких поселенцев. И здесь неоценимую помощь оказала «Атлантида» Рудбека — шведские исследователи Альвин Исберг и Йонас Нордин отмечали, что вся аргументация в оправдание такой политики черпалась непосредственно из «Атлантиды» Рудбека. Миражная история Швеции в древности стала идеологическим обоснованием для политики вытеснения русских из завоеванных земель. Рудбек ведь прокламировал, что финны и германцы-шведы были первыми поселенцами в этих землях. Следовательно, Ижорская земля, согласно убеждению шведских властей, почерпнутых от Рудбека, имела западное, германское происхождение, поэтому населявшие ее ижора, водь и другие финно-угорские народы должны считаться лютеранами априорно (ижора и водь исповедовали православие) и коренными народами в «германской» Ингерманландии[847].
Таким образом, шведские власти благодаря «Атлантиде» Рудбека получали возможность делать вид, что своей политикой в Ижорской земле они как бы восстанавливали историческую справедливость, возвращая «западногерманских» финнов к их корням. А для лучшего «инкорпорирования» завоеванных русских земель под власть шведской короны от русских пытались избавиться не только в форме политики этнической зачистки, но и методом «вытеснения» русского народа из его истории и присвоения начального периода русской истории в пользу шведской истории, как это практиковалось в методике готицизма. Одним из испытанных приемов было объявить предками шведов (или хотя бы скандинавов) всех крупных исторических деятелей, которые создавали историю другого народа. Для начального периода русской истории это были летописные князья Рюрик, Олег, Игорь и другие.
С Рюриком, как было отмечено выше, «проблем» не возникло: имя необычное, поэтому объявить его «неславянским», следовательно, «скандинавским» представилось проще пареной репы. Но сложнее оказалось с именем Олег. И здесь на помощь пришли исландские саги. Работа с текстами исландских саг осуществлялась в Швеции особенно интенсивно в период после Столбовского мира при активной поддержке официальных властей. И чудесным образом в процессе этой переводческой деятельности «обнаруживались» именно саги, которые работали на «подтверждение» основоположнической роли предков шведов в древнерусской истории. Нетрудно представить, сколько саг надо было проработать, чтобы в обширном рукописном наследии отобрать нужные произведения, которые работали бы на оформление шведского политического мифа, где в истории Восточной Европы с древнейших времен места русским не отводилось. Так в 1697 г. Рудбек, наконец, отобрал из множества саг «Сагу об Одде Стреле» и сделал ее первый перевод. Позднее последователь Рудбека и его горячий почитатель Элиас Бьёрнер (E. Björner) переиздал ее в 1737 г., включив в сборник избранных произведений, где уже и дал комментарий, в котором отождествил Одда с Олегом из ПВЛ. Так что, истоки вышеприведенных норманистских рассуждений об Одде Стреле и князе Олеге — тот же рудбекианизм!
Отсутствие скандинавских исторических прототипов для князя Олега
Вышеприведенный анализ норманистских попыток доказать, что имя князя Олега
