по хранилищу без дыхательной маски нельзя, через десять минут потеряешь сознание и обожжёшь лёгкие. Они пошли по узким дощатым настилам между плотно составленных синих бочек. В прежние времена опустевшие бочки откатывали в дальнюю часть хранилища и не омывали. За прошлые годы в отставленных бочках скопился сильнейший газ, раздувший и вспучивший стенки и донца.
Под мерцающим светом плафонов отдельно от прочих стояли шесть перевязанных взрывчаткой бочек, но пока ещё без детонаторов.
– Это для подрыва пустой перемётной норы, – обошла Женя плоды своих рук. – Полной бочкой новогептила, конечно, надёжнее, но где сейчас возьмёшь такое богатство?
Она бережно тронула синий, потрескавшийся и облезший, как старая кожа бок.
– Заносить их глубоко в нору Волкодавам не нужно. Можно и в верхних тоннелях взорвать, чтобы все остальные засыпало. Должны повредиться отдушины, тогда сила взрыва направится вниз. Сгорит заложенное против нашего дома оружие и ни один дикий охотник в эту нору более не войдёт.
Под стёклами противогаза мелькнули её голубые глаза. Кажется, в них таилось сомнение. Даже тон её приглушённой противогазом речи показался Егору совсем неуверенным. Её прежняя напористая доброта куда-то пропала. Под кирпичными сводами с мерцающим светом было мрачно, как в склепе, ничем не лучше Навьей норы, хотя Егор в подземельях Нави никогда не бывал.
– Ты работала здесь в одиночку?
– Да, но я никому не сказала. Кроме меня, отца и Василия никто о зарядах не знает, – по-своему рассудила Женя его интерес.
– Почему ты не хочешь, чтобы бочки взрывали?
– Но я предложила…
– Нет, почему ты колеблешься?
Женя медленно повернулась к созданным ей зарядам. Через клапаны противогаза с неспешным шипением прорывалось её раздумчивое дыхание.
– Скажи, ведь мы захватим заложников и уйдём, чтобы спасти Дашутку?
– Так решили Сергей и Василий, не я.
– Да, Василий. Я доверяю ему, но я видела, что он делал на Старом Кладбище, – повернулась она и теперь Егор наверняка разглядел под противогазом тревогу. Он ответил, как можно честнее.
– К Навьим лёжкам подобраться бесшумно непросто. За Монастырём из приграничья беспрестанно следят. Если Волкодавов заметят, начнётся стрельба… они обучены убивать.
– Значит, кровь всё же прольётся… – голова Жени поникла, она прикрыла глаза. – Знаешь, Егор, я как про плохое подумаю, вспоминаю один прожитый день – давний-давний, с Дашуткой. Она всё болела, выйти из дома сама не могла. Мы под яблонькой с ней в один солнечный день на лавчонке сидели, которую нам отец сколотил. Помнишь, ту зелёную лавочку? Солнышко светит, Дашутка рядом сидит, свет Божий льётся, от яблоньки тень шевелится, ветерок свежий нас одувает. Нам с ней Зим по десять. Она всю Зиму болела, а я ходила за ней, чем могла – помогала. Боялась, что Дашутка умрёт. А она на солнышке, как ожила: личико светится, весеннее небо в зелёных глазах отражается. И тут – не поверишь! – мышонок. Откуда он к нам забежал из-под ограды? Маленький, крохотный. И, веришь-нет, он пушинкой играет! Никогда б не подумала, что мышата играют, как дети! Бегает он за ней, она от него по ветру, а он ловит. А я… тихо взяла Дашуткину кошку и на мышонка кинула. Дашутка всё с кошками в ту пору жила, они её согревали и в тот день сидела одна на лавчонке. И кошка мышонка того изловила и съела. Пушинку его унесло ветром. А я поворачиваюсь к Дашутке, смотрю, а у неё губы трясутся и в глазах стоят слёзы. Вот как, Егор… – Женя туго сглотнула. – Теперь скажи мне, есть ли что во мне от звериного?
Егор не знал, что тут сказать. Он и правда приглядывался теперь к Жене, не изменилось ли в ней чего, не прибавилось ли отцовского, но маска противогаза мешала.
– Ты бы пошла отдохнуть. Хватит впотьмах работать, выйди под свет.
– Был у меня свет… – отвернулась и пошла Женя по доскам настила, – Дашутка и была моим светом, Егор. Но я её предала – обманула.
– Жень, постой! – вытянул руку Егор. Она задержалась. – Никому не говори только. Сегодня ночью я пойду в Навий лес. Попробую выторговать Дашутку. Мы восемнадцать Зим рядом прожили с Навью, неужто не проснулось в нас ничего схожего, кроме этого треклятого договора.
– Не ходи Егор, за зря не рискуй. Никто не сознается, но таких, как Василь, среди нас очень много, они ждут войны, как желанного гостя. Может много таких и у Нави. Я их видела очень близко. Отец прав, пропадёшь ты в лесу. Как остановить то, что неминуемо будет? Как заставить безумцев одуматься?
– Тогда я пойду в лес, чтобы люди в этой войне не ударили первыми, – твёрдо ответил Егор.
*************
Яр с хрипом вдохнул загустевший воздух норы, возле рта запеклась струйка крови. Он взмок, горячий пот скользил по буграм крепких мускулов. От множества свечей в кладовой стало жарко и чадно. Он наклонил голову вбок, расправил плечи, послышался хруст позвонков. Приятный гул разлился по телу. Окровавленная пленница безвольно обвисла возле столба. Чёрные космы скатались, изрезанное белое тело обмякло.
Яр нашарил за ящиками бутылку, ударом ножа отбил горлышко и тут же по складу разошлась вонь алкоголя. Яр отхлебнул и остальное одним махом выплеснул на израненную спину надземницы. Она выгнулась против хребта, задрала лицо и с перекошенных уст вместо крика вырвался хрип жгучей боли. На белой спине вспыхнул восьмиконечный крест. Поперечиной он расстелился от плеча до плеча, а столбцом вытянулся от затылка до поясницы. От неосторожного шевеления раны вновь закровоточили.
