— Я думал об этом. Полагаю, ты права. Он не может пойти на это, раз обвинил в подобном гнусном преступлении твоего брата. Ах, Мария, я просто не знаю. Мне тошно думать обо всем этом, и душа болит! — Он потянул Марию к себе, и пергамент, который она держала, зашуршал о его плечо. — Я совсем измучился, пытаясь заблаговременно разгадать все его возможные маневры и тем защитить тебя, чтобы мы жили в Уивенго и никто нас не трогал.
Его признание в собственной слабости и страхе повергло Марию в ужас: она и думать никогда не думала, что этот открытый, уверенный в себе, иной раз даже циничный мужчина, которого она любит, способен испытывать усталость и страх.
— Но ведь я с тобой. Ты всегда можешь опереться на меня, любовь моя, — проговорила она тихо. — Какая бы участь ни ждала Болейнов, они отчасти сами в ней повинны, а к нашим с тобой стремлениям это не имеет никакого отношения. — Мария обвила руками его пояс и крепко прижалась к нему.
— Кажется, это я от тебя уже слышал, милая Мария. Теперь моя сила в тебе, в тебе и Эндрю. Поэтому мы поможем твоей матери и как-нибудь пройдем через все, что будет.
— Наша сила в том, что мы вместе, — пробормотала она, прижимаясь к его груди, и они долго простояли так у окна.
Потянулись недели, в течение которых Анна и Джордж томились в Тауэре, потом несколько дней заседал суд. Все это время гонцы лорда Болейна носились в Гевер и обратно. Обитатели Гевера пришли в отчаяние, когда трое дворян скромного происхождения, высоко вознесенные в свое время королем, а также скромный лютнист Анны были признаны виновными и приговорены к смерти. Но они воспрянули духом при известиях о том, как разумно Анна отстаивала перед судьями невиновность Джорджа и свою собственную. Джейн Рочфорд и их кузен сэр Фрэнсис Брайан благополучно уцелели в поднявшейся буре — лишь потому, что полностью отреклись от каких бы то ни было связей с семейством Болейн, хотя именно благодаря Болейнам они попали ко двору и добились там первых успехов. Дядюшка Норфолк окончательно предал своих кровных родственников — он на этом суде председательствовал и, как передавали, глаза его не просыхали от слез. Стафф каждые две недели ездил в Уивенго, и после возвращения из одной такой поездки Мария попросила его сжечь все письма, которые им писал за последние два года Кромвель: ведь именно Кромвель был и действующим лицом, и творцом тех жестокостей и унизительных обвинений, с которыми был связан судебный процесс над Анной.
Даже после того, как суд вынес Анне обвинительный приговор, в Гевере все еще не теряли надежды, ибо король созвал особый суд, которому надлежало объявить, что Анна Болейн никогда не состояла с Генрихом Тюдором в законном браке: у нее была добрачная связь с Гарри Перси, которого она когда-то любила. Но даже постановление этого суда о том, что король никогда не состоял в законном браке с королевой-ведьмой, не могло спасти Анну. Согласно приговору она подлежала обезглавливанию в Тауэре — за государственную измену, кровосмесительство и прелюбодеяния. Ее брату Джорджу, а также Норрису и Вестону предстояло умереть днем раньше.
Наступил рассвет безоблачного и теплого майского дня, на который была назначена казнь Анны. Мария встала, подошла к окну спальни и смотрела, как первые лучи солнца золотят цветущие сады Гевера. Она не могла припомнить, удалось ли ей нынче ночью уснуть хоть на минуту, а Стафф лишь ненадолго впадал в дрему и вновь просыпался, это она знала. Оба всю ночь нервно шагали по комнате или заглядывали в соседнюю — посмотреть на спящего Эндрю. Один раз Мария встретила у дверей детской матушку и обняла ее без единого слова.
Стафф скатился с ложа, босиком прошлепал по полу и встал у окна за спиной Марии.
— Я вот думала, — призналась она, — каково это, легче или тяжелее, умирать в такой чудесный день.
Он прижался теплым телом к ее спине, распахнул окно настежь и глубоко вдохнул сладкий свежий воздух.
— Мне думается, легче, — проговорил он тихо. — Это нечто такое, что приятно унести с собой. Она уносит с собой твою любовь, Мария. В этом она не сомневается. А ты пробовала снова передать ей свои мысли, свою силу?
— Да, любовь моя, а как же! — Мария заплакала и спрятала лицо на груди мужа, как часто делала в минуты слабости за последние месяцы. Он крепко обнял ее, защищая и вселяя уверенность.
— Я люблю тебя, моя золотая Мария. И всегда любил. — Он не мог справиться со своим голосом. — Но мне кажется, слово «любил» не может передать всего — того, какое сильное чувство я испытывал к тебе все эти годы. Бог свидетель, я убил бы короля, если бы он тронул тебя, когда мы были при дворе в последний раз… когда Анна призывала тебя. — Он снова помолчал, потом заговорил хрипло, жестко. — Мог свернуть голыми руками королевскую шейку Франциску, черт бы его побрал, — за то, что он так грубо с тобой обошелся.
Мария непроизвольно сжала руками горло, а мысли метнулись от Франциска назад к Анне. Нежную шею Анны перерубит меч палача[147], и это в такой солнечный день.
— Милая моя, — обратился к ней Стафф, обнимая талию Марии теплыми руками, — отойди-ка от окна. Я не собирался говорить об убийствах. Их уже и без того было достаточно, — прошептал он, лаская губами ее волосы. Потом поднял ее на руки — так же легко и уверенно, как когда-то в обширном парке Гринвича. Тогда она была женой Вилла Кэри и полагала, что ей нечего ждать, а впереди — один сплошной мрак. Стафф бережно положил ее на простыни, залитые струившимся через окно ярким утренним солнцем. Потом лег рядом и привлек Марию к себе. Она вздохнула и судорожно прильнула к нему, вся дрожа; однако слез не было — она выплакала их все за долгие недели суда и ожидания казни Джорджа и Анны.
Она крепко прижалась лицом к его плечу, отгоняя мысли о том, как Анна и Джордж стоят у плахи. Но вдруг ее глаза широко открылись, она ясно представила себе, как несчастная Мэг Ропер получает изуродованную голову своего отца, только что торчавшую на колу, и нежно сжимает в своих руках. Сэра Томаса Мора обезглавили по велению бездушного короля, как и Анну сегодня. А теперь, несомненно, отец самой Марии скачет где-то по дороге в Гевер.
Они лежали молча, а в окно вместе с солнцем вливался щебет птиц, смешивался с тихим дыханием Марии и Стаффа. Мария смотрела на белый потолок, который помнил ее еще совсем маленькой девочкой, и тут на нее снова нахлынули воспоминания. Отец увозил ее в Брюссель, а ей, восьмилетней, было очень страшно. Потом он забрал ее во Францию, а Джордж и Анна после ее отъезда по-прежнему вместе играли и смеялись в летних садах Гевера — это казалось несправедливым. Любил ли все это время хоть кто-то из Булленов кого-то из своих близких, ясно сознавая это чувство? А у них со Стаффом все было по-другому. У ее детей будет еще лучше. Остаток жизни она посвятит тому, чтобы именно так и было.
Раздался быстрый, частый стук в дверь спальни, и голос Нэнси заставил их резко приподняться на постели.
