какой профессии, сэр? Врачевателя или убийцы?
— У нее всегда так плохо с головой? — обратился Полливер к Минкс.
— Мы знаем, кто ты, — ответила Минкс. Она подошла к нему ближе, остановившись на расстоянии в пару футов. Полливер сделал шаг назад, но замер, поскольку даже этот один-единственный шаг заставил его вздрогнуть от боли и поморщиться. Минкс меж тем продолжала: — Мы знаем о поездках, которые ты предпринимал. Четыре или пять дней каждые два-три месяца. Ты явно предпочитаешь в своих делах стабильность. Нам все известно.
Полливер уставился на Минкс. Она видела, как меняется выражение его глаз. Что-то в его лице как будто обострилось. Глаза впали, а кости начали торчать, словно маленькие лезвия, жаждущие прорезать себе путь наружу. Он приподнял небритый подбородок, и улыбка расползлась по устрашающему разрезу его рта.
Это длилось в течение одного удара сердца, а затем исчезло.
— Я лечу пациентов, — тихо и вкрадчиво сказал он. — Не только в Нью-Йорке и на окрестных фермах. Я также помогаю докторам из других городов. Я очень востребован. Моя специальность…
— Отрезать пальцы? — перебила Кэтрин.
— Хирургия, — ответил он. Его лицо ничего не выражало. — Но сейчас я не в лучшей форме. На меня весьма сильно влияет погода… только и всего. А теперь прошу извинить: я должен вернуться в постель, а вам обеим пора покинуть мой дом. — Он прошел мимо Минкс и направился к двери. Обе женщины заметили, что он прижимает руку к левому боку.
— Ваша куртизанка у мадам Блоссом, — заговорила Кэтрин, так и не сдвинувшись с места. — Ее звали Миранда, верно? Какие у вас с ней были игры! Расскажите, какое удовольствие вы получаете от этого?
Полливер замер, потянувшись к задвижке. Он обернулся к Кэтрин и взглянул на нее со слабой улыбкой, но в глазах читалась неприкрытая угроза.
— Мне хотелось бы знать, — спокойно продолжила Кэтрин, — что побудило человека, получившего такое образование и умеющего лечить людей, стать Билли Резаком. — Костяшки ее пальцев постучали по стеклянному куполу, под которым находилась скелетообразная рука. — Быть таким целеустремленным в этом своем увлечении, я бы даже сказала, одержимым. Убивать несчастных столь изощренным способом, а их пальцы присваивать как некий трофей, оставляя искалеченные конечности в виде визитной карточки. Это и есть то, что вами движет? Могу ли я позволить себе фамильярность и называть вас Билли? — Она приблизилась к нему на шаг, не дожидаясь ответа. — Что-то в вашем прошлом, я полагаю, сильно на вас повлияло. Случай, который заставил вас желать одновременно врачевать и отбирать жизни. Думаю, некоторые специалисты назвали бы это изломом личности. Искаженное воспоминание о руке матери или отца? Возможно, толчком послужила рука священника? Рука проститутки, когда вы были ребенком? Поднятая на вас рука в ярости, которую вы никогда не сможете ни забыть, ни простить? Или вы просто родились таким — двуликим? Эти две части вас уживаются в одном теле, а ваш разум настолько искусен, что преуспевает как в исцелении, так и в разрушении? Так каков ответ, Билли? Прежде чем мы уйдем, я должна знать.
— Ха! — резко хохотнул доктор. Этот возглас прозвучал, как задушенный смешок висельника. Он переводил взгляд с одной женщины на другую, и, если бы ненависть обладала физической силой, они обе были бы уже изорваны ею в клочья.
— Вы ничего не знаете, — прошептал он. — Вы говорили об удовольствии глядеть в лица поверженных врагов, но вы ничего об этом не знаете! А я — знаю человеческие слабости и пороки. Знаю, что движет людьми. Взять хотя бы вашего Джона Кента! Как глупо с его стороны было приезжать сюда, на мою территорию. Ему стоило довольствоваться клочком победы: ему удалось подобраться ко мне близко и даже остаться в живых. Тогда он почти победил меня, но здесь — совсем другая игра. О, его глупость стоила ему жизни! Он был так жалок и предсказуем, выходя на мой зов. Милый добропорядочный Джонни высокомерно вообразил, что может запросто явиться в Нью-Йорк и пристрелить меня, как собаку! Черта с два я бы ему это позволил!
— Вот он, — обратилась Кэтрин к Минкс. — Посмотри на него. — Она приподняла стеклянный купол и провела пальцами по костям скелетообразной руки. — Джон Кент совершил ошибку, пытаясь разыскать вас в низах, в то время как ему нужно было смотреть выше. Он никогда не подумал бы, что Билли Резак — доктор. Полагаю, вы также были врачом в районе Лаймхаус?
— В Шадуэлле[54], — осклабился Полливер.
— Что располагается аккурат рядом с Лаймхаусом, не так ли? Поэтому у вас были пациенты, которые жили в Лаймхаусе и могли рассказать вам все, что вы хотели знать. О, это очаровательный способ добывать информацию!
— Изображаете из себя судью, которая познала мир. Но вы ничего о нем не знаете, мадам Герральд. Нам не о чем больше с вами говорить, — сказал Полливер со смесью гордости и… едва ли не обиды.
— Я сомневаюсь, что состояние вашего здоровья позволит попросту вышвырнуть нас отсюда. И, полагаю, вы также не станете привлекать констебля, чтобы избавиться от нас. — Кэтрин одарила его улыбкой, в которой читалась опасность. Она вернула стеклянный купол на место. — Наше дело против вас не будет закрыто, — заверила она, — пока вы не предстанете перед судом. По моему личному мнению, вас следует казнить, как бешеного уличного пса. Но, полагаю, придется обойтись публичным повешением.
— А у вас тоже есть жестокие желания, не так ли? — ответил Полливер с издевательской улыбкой. — Но даже если так, — продолжил он почти с сочувствием, — вы не убийца, мадам Герральд. И, к вашему большому сожалению, у вас нет ниточек, которые бы связали меня с Джоном Кентом так, чтобы этого было достаточно для суда. У вас есть только очень смелые домыслы и ваше слово против моего. Ни один суд не станет рассматривать мое дело, основываясь на этом. Но в одном вы были правы: приятно смотреть в лица поверженных врагов. Вы проиграли, дамы. Игра окончена. Петля для повешения, которую вам не терпится набросить мне на шею, так и останется лежать в ящике.
Кэтрин оставалась бесстрастной, хоть это и удавалось ей не без труда. Минкс
