Света и Валик, судя по документам, спокойно доучились, спокойно выпустились. Света после девятого класса поступила в местный колледж и осталась в Тюкалинске. Валик закончил одиннадцатый и уехал в Омск, где отучился на инженера пищевых производств. Света училась на медсестру и закончила вполне неплохо.
Совпадение с профессией Екатерины Николаевны меня, конечно, насторожило, но, с другой стороны, имея больную мать и не особенно широкий выбор вакансий в самом Тюкалинске, поступок не казался таким уж странным.
Болела Людмила Сергеевна, как мне удалось выяснить, диабетом, и, наверняка, Нестерова ставила ей капельницы. Архивные дела местного отделения полиции дали подсказку по поводу отношения Дыма к Красногорским, его хмурого настроения после визитов к ним.
Людмила Сергеевна около четыре лет «сожительствовала» — казенное, липкое слово, заранее не располагающее ни к чему хорошему — с неким Олегом Дмитриевичем Седых, большим любителем выпить и устроить разборки. Разборки шумные, с криками, а иногда и драками, что само собой не вызывало восторгов у немногочисленных соседей, которые и вызывали участковых порой по несколько раз в неделю.
Непонятно, чем бы все закончилось в конченом итоге, но примерно через полгода после смерти Димы Седых во время очередной попойки избил до смерти своего собутыльника и отправился за решетку. В тот раз, кстати, Красногорская ментов вызвала сама, скорее всего устав от поведения Седых. А возможно, наконец-то действительно испугавшись за детей и за себя.
Я читала сухие строчки бесчисленных заявлений и злилась бесконечно сразу на всех. На Екатерину Николаевну, не раз приводившую Дыма в тот дом, на Дыма, который ничего не рассказывал, на Красногорскую, которая привела к себе явного алкоголика и терпела его побои, на Светку и Валика, которые тоже ничего никому не рассказывали, на гребаную систему в целом, для которой синяки и ссадины Людмилы — не повод возбуждать дело против мудака. Злилась до пелены перед глазами, потому что Седых чем-то напоминал мне Сухорукова: тоже мучил и издевался над детьми. Плевать, по сути, на Красногорскую, она клетку выбрала сама, но вместе с собой затащила в нее и своих детей.
Я закрыла дело Седых, продышалась и полезла листать газетные статьи, чтобы переключиться. Внимание привлекло интервью в одной из местных групп в социальной сети, опубликованное в день выхода Сухорукова из тюрьмы. Интервью брали у Валика и Светы и касалось оно Димки. В основном на вопросы отвечал Валик, Света либо просто соглашалась с ним, либо «пожимала плечами, отворачивалась и хранила молчание». Спрашивал блоггер и про меня, и мою семью.
Но если про Дыма Красногорские говорили явно охотно, то на мне как будто споткнулись, ответы стали рваными и короткими. А последние слова Светы заставили вообще застыть над планшетом.
«Говорят, Станислава Соколова была лучшей подругой Димы, но нам не удалось с ней связаться. Как вы считаете, что бы она сказала, если бы узнала, что Сухоруков на свободе?»
«Она не была его лучшей подругой, — пожимает Светлана плечами. — По крайней мере, Дима так не считал никогда. Просто родители заставляли со Стасей общаться».
«И все-таки, как вам кажется, какой была бы ее реакция?»
«Вряд ли той, которую вы бы ожидали в такой ситуации», — комментирует Валентин.
«Объясните?»
«Здесь нечего объяснять. Все знают, что Дима попал к Сухорукову из-за Соколовой, все знают, что это она привела его к нему. Понимаете? Привела».
«То есть вы считаете, что похищение не было случайностью?»
«Сами посудите, — согласно кивает Валентин, — ей каким-то чудом удалось сбежать, когда Станиславу нашли, на ней не оказалось ни царапины, Сухоруков ее не трогал. Ну и… она выжила, а мой друг — нет. Разве нужно что-то еще?»
Я отшвырнула от себя планшет, как ядовитую змею, закрыла глаза и позвала Гора.
— Слава? — раскатистый, но тихий, в общем-то, голос над ухом все равно заставил вздрогнуть. Я открыла глаза и кивком головы просто указала на планшет со все еще открытой статьей. Игорю хватило пары минут, чтобы изучить текст и точно так же отшвырнуть от себя гаджет. Как будто он был виноват в том, что происходит.
— Я не понимаю, откуда взялся этот бред, — удивительно, но голос, когда я заговорила, был спокойным и ровным. — Но тут все бред. Полистай вкладки, там все, что мне удалось найти на Красногорских до того, как я добралась до статьи. Думаю, стоит все сбросить Черту. Пусть ищет Валентина. Полагаю, он в Москве.
Гор почти никак не отреагировал. И вместо того, чтобы хотя бы просто посмотреть страницы, продолжал разглядывать меня. Губы превратились в тонкую линию, глаза затянуло льдом.
— Что не так?
— Здесь нет фотографий, — он развернул ко мне планшет. — Просто статья.
— Нет. Последние фотографии, которые я видела — фото с выпускного, — кивнула согласно. — Седьмая или десятая вкладка. Фото в паспортах еще подростковые. Водительские права есть только у Велика, но там такое качество, что его все равно, что нет.
— Ты их не узнала, — не вопрос — утверждение, какое-то очень мрачное утверждение.
— Нет, — пришлось снова согласиться. — Посмотри, может, тебе покажутся знакомыми?
Ястреб только этих слов все-таки взялся за изучение страниц. А я уставилась себе под ноги, на пушистые ворсинки кофейного ковра, пробуя принять тот факт, что, оказывается, не только я всю жизнь считаю себя виноватой в том, что случилось с Дымом. Это оказалось больнее, чем я ожидала, и вместе с тем почему-то стало немного легче. Как будто собственные мысли, получив подтверждение, стали меньше весить, как будто я разделила с Великом этот груз.
Почему он так считал? А Света? Она согласна с братом?
И если да, то почему, есть ли реальный повод так думать? Может ли быть такое, что Екатерина Николаевна действительно заставляла Дыма со мной общаться? Но зачем?
— …ти, — долетело до края сознания, и теплая ладонь накрыла мои пальцы, а Гор опустился рядом на диван.
— Что?
— Прекрати, говорю, — повторил Ястреб и чуть качнул головой в сторону и вниз. Я тихо ругнулась и тут же спрятала руки за спину, скрывая расчесанные почти до крови запястья. Не заметила… Со мной бывает. В последнее время явно чаще, чем за все предыдущие десять лет вместе взятые.
— И думать прекрати об этом тоже, — сощурился Игорь, убирая планшет в сторону. — Димка тебя любил, — как будто мысли мои прочитал, а может, у меня все на лице написано было.
А Игорь сидел, смотрел. Большой и уверенный, словно точно знал, словно твердо верил тем словам, которые только что раздались в тишине уютной комнаты, постепенно погружающейся в вечерние, мягкие сумерки.
— Он бредит, Слава. Это просто ревность, — продолжал убеждать Игорь, чувствуя, наверное, напряжение, все еще скручивающее мои мышцы. Даже нога заныла как-то особенно мерзко.
— Какой-то странный мотив, — покачала головой, усмехаясь. — Димка не часто общался с Красногорскими, чтобы у Велика был повод считать себя его другом, чтобы претендовать на его внимание. Насколько мне известно, самым близким другом Дыма всегда был Лев Ефимов из параллели. Они с ним играли в футбол, с ним лазали на стройку через две улицы от нашего дома, с ним всегда сидели в столовке, Дым у него всегда списывал, жаловался мне на кривой почерк, — я усмехнулась этим воспоминаниям — теплым и приятным для разнообразия.
