Кейстут тоже породнился с Видмонтами-Бутримами, а Витовт Великий – с Судимонтами. Однако то были браки правителей изолированной раннемонархической страны, а не руководителя государства-соперника Габсбургов, тогда могущественнейших монархов региона. Сигизмунд-Август бросил вызов всем противникам Радзивиллов в Литве, всей Польше, всей династической политике Ягеллонов, в центре которой стояла всесильная Бона. И он, и Радзивиллы хранили брак в тайне, но подобные события не могли быть надолго скрыты. В дополненных списках промежуточной редакции литовских хроник обнаружилось повествование о женитьбе Сигизмунда-Августа на Варваре Радзивилл. Хронист писал о секретности и в то же время о пасквилях, распространяемых вокруг великокняжеского дворца. Он нигде не указывает, будто в разглашении тайны повинны Радзивиллы, но никто не стал бы /571/ отрицать, что им была выгодна подобная «гласность». Расстояние между Вильнюсским и Краковским престолами, а также очевидность того, что Сигизмунда Старого покидают последние силы, – всё это действовало в пользу Радзивиллов и их невольного союзника Сигизмунда-Августа. Отец успел узнать о поступке сына и был им потрясен. Он наотрез отказался признавать этот брак. Сановники Литвы и Польши были завалены письмами с пересказом этого решения, но изменить что-либо уже было невозможно. В то самое время, когда Сигизмунд-Август готовился к возведению Варвары на великокняжеский престол, 8 апреля 1548 г. из Кракова пришла весть: 1 апреля скончался Сигизмунд Старый.
Для Литвы это известие означало безусловную победу Сигизмунда III Августа и Радзивиллов. В Польше нового монарха ожидала тяжелая борьба, но в ней польская аристократия была уже лишь союзницей Боны, но не ее орудием. Более всего Бона проиграла от конфликта с сыном в той области, где он не жалел энергии. Тут она в лице и образе собственного сына столкнулась с самой собой. Гегемония Боны в Литве рухнула.
Тема возведения Варвары в польские королевы стала вопросом выхода политики Радзивиллов на международную арену. В начале 1548 г. Николай Черный взял в жены Елизавету Шидловецкую, тем самым не только породнившись с могущественным польским родом, но и став свояком видного польского гетмана Яна Тарновского. В начале апреля того же года места первых дам сформированного двора великой княгини заняли Шидловецкая (теща Яна Тарновского) и полянецкая кастелянша Слупецкая, должность вахмистра – люблинский каштелян Станислав Мацеёвский. Тем временем окружение великого князя Литовского, где наибольший вес имело слово Радзивиллов, стало полем карьерного роста для польской знати. Еще в 1547 г. Николай Радзивилл Черный возвратил в Вену 30 тыс. золотых – часть приданого покойной великой княгини и королевы Елизаветы. Миссия была успешной не только для Сигизмунда-Августа, но и для исполнителя этого поручения: император возвел Дубингяйских Радзивиллов в князья Священной Римской империи (гербом Радзивиллов стал одноглавый черный орел с городельским Трубным щитом на груди). Пользуясь милостями Сигизмунда-Августа, Радзивиллы, естественно, не забывали о себе (великий князь финансировал строительство их дворца в Вильню- /572/ се), однако всю свою карьеру они традиционно связывали с литовской государственностью, ибо прекрасно понимали, что это их единственная опора в соперничестве с польской знатью.
Борьба Сигизмунда-Августа за коронование Варвары была одновременно борьбой короля с этой знатью. Ее Ягеллон выиграл, и Бона, став его врагом, окончательно утратила и власть, и сына. В 1551 г. смерть отняла Варвару у Сигизмунда-Августа, и это подкосило его навсегда. Гроб с телом Варвары властитель сам сопровождал в Вильнюс во исполнение ее последнего желания. В подземельях Кафедрального собора, рядом с сыновьями Ольгерда, Кейстута и дядей монарха – Александром II, нашли успокоение обе жены Сигизмунда-Августа. Радзивиллы лишились родственной связи с правителем, однако он, поселившись в Польше, мало чем мог им помочь. А в Литве их позиции, подкрепленные международными связями, были достаточно прочны. Когда монарх жил в Кракове, они и там были на первых ролях, их гегемония была даже более мощной, чем у покойного Альберта Гаштольда. Николай Радзивилл Черный в 1550 г. стал канцлером, в 1551 г. – вильнюсским воеводой, Николай Радзивилл Рыжий в 1553 г. – польным гетманом.
За исключением первых девяти лет правления Александра (1492–1501 г.) рада панов уже 100 лет руководила великим княжеством Литовским, а правители лишь изредка наведывались в страну. Таковым был расклад политических институтов середины XV в. в еще недостаточно зрелой стране; и события диктовали ей ускоренное созревание, а не оно – событиям. Панская олигархия воспользовалась этой ситуацией, но в подобных условиях преобладала бытовая и социальная, а не политическая польза. Тем не менее, решающие испытания первого десятилетия XVI в. продемонстрировали значительный прогресс в политическом развитии литовской аристократии, и несколько лет гегемонии Альберта Гаштольда обозначили необратимость этого процесса. Выход на авансцену Николаев Радзивиллов – Черного и Рыжего – указывал, что главы элитных семейств стали столпами политической жизни в государстве. Если исключить частные великокняжеские земли, главными рычагами управления страной стали врады – высшие должности, сконцентрированные в руках этих лидеров. Это свершилось в ту пору, когда в главном институте наиболее широкого сословного представительства – сейме – начали выявляться стремления, отвечавшие интересам всего дворянства. /573/
е. Фактор социальных устремлений рядовых дворян и его значениеЕсли стремления панов окончательно созрели и слились в общую политическую линию в двадцатых-тридцатых годах XVI в., то хозяйственные и социальные цели дворян начали выявляться на сеймах лишь в сороковые годы. Это было предопределено характером формирования дворянского сословия как прослойки, обладавшей юридически очерченными правами. Привилей Сигизмунда-Августа стране от 1547 г. в общем виде сформулировал права сословного дворянства.
Дворянские чаяния стали проявляться в форме прошений на имя великого князя. В сороковых годах (на сеймах 1544 и 1547 г.) эти прошения почти не выходили за бытовые рамки. Высказывались просьбы не карать без суда, не позволять крестьянам свидетельствовать по делам дворян против великокняжеских державцев, в делах против мещан руководствоваться Литовским статутом, не давать должностей иноземцам. Это гарантировал и I Литовский статут, но соответствующие статьи не всюду действовали. Отдельные пожелания дворян позволяли постепенно утвердиться общему правовому подходу. Так, подавались прошения о непривлечении к духовному суду по светским делам, непредоставлении должностей священнослужителям, недозволении им быть помощниками судей. В 1544 г. была оглашена идея создания комиссии из 10 человек по исправлению Литовского статута. Достигнутая страной правовая культура позволяла сосредоточиться именно на юридических вопросах. По сути, началось наступление на правовые привилегии знати. Все громче делались требования не вывозить судебные книги из поветов. Рост самосознания дворян наиболее зримо проявился в прошениях относительно выборности судей (как образец приводилось Подляшье).
Великий князь и стоящая за ним рада панов отвергали эти требования или же внешне положительными ответами вуалировали нежелание что-либо решать. До внесения поправок в статут было отложено решение о денежном содержании надзорных (они посылались судьями для выяснения обстоятельств дела). Дворянские требования не составляли единую систему, они тонули в бытовых мелочах (таких, как вопросы о канцелярских оценщиках или попытки запретить наем прокураторов-адвокатов). Более внятно были изложены лишь пожелания о назначении на военную службу. В 1544 г. появилось прошение о том, чтобы в течение 8 лет не проводить новой переписи дворянских поместий, а на службу набирать только из земель, отошедших великому /574/ князю, или из церковных земель. В 1544 г. дворянам удалось уменьшить норму снаряжения одного всадника с 8 до 10 имеющихся крестьянских служб. Отсюда последовали и более широкие требования: не призывать на войну без постановления сейма, не взимать серебщины со снаряжающих воина. Великий князь, естественно, с этим не согласился. Сигизмунда-Августа возмутили просьбы не учреждать таможен в дворянских поместьях, а также доверить сейму надзор за чеканкой монет и использованием серебщины.
