А со мной – нет, не вышло. Промахнулись! Я до сих пор живу, смеюсь, блаженствую. Я расценила все это как урок. О-очень жестокий, но вместе с тем очень нужный. Ах да, за себя можешь не волноваться. В полицию я обращаться не стану, лишняя шумиха мне ни к чему.
«Да не может все это быть правдой. Не может! Я просто снова вижу один из тех кошмаров, что сопровождают меня каждую ночь». Страшно стало Элаю, оттого он еще больше ослабел. Никки пугала его, особенно доводил до мурашек смех этот ее неудержимый, неуместный, демонический. А еще в Элае присутствовал страх, какой обыкновенно накрывает злостного преступника, страх разоблачения, последствий своего поступка. Но Никки не выдаст его. Точно, не выдаст. Только сейчас до Элая дошел весь смысл ее длинной речи. Страх несколько поубавился. Да и не так уж страшна Никки. Смех ее – обычная защитная реакция. Все-таки она очень хорошо держится, просто невероятная сила у нее! Разве может человек после ТАКОГО улыбаться, шутить, вести себя так легко и спокойно? Никки может! Она падает и поднимается с улыбкой, ее бьют, а она отвечает изящной шуткой. Вот это человечище… Как много в ней горя и ужаса, но она все равно старается идти по жизни смеясь, с душой нараспашку. Никки снова покорила его, Элай даже воодушевился слегка. Но остался последний страх, мощнейший. Элай не сможет вернуть Никки, она никогда не простит его. Какой бы Никки ни была, ТАКОЕ простить невозможно. Нет смысла врать ей, отшучиваться по-дурацки, отрицать все. Его ничто не спасет.
– Я… я люблю тебя, Никки, – пробормотал Элай, силясь поднять глаза на нее. Затем прибавил с подавленным вздохом: – Это по-настоящему. – Он не знал, что еще можно сказать.
– Когда же ты полюбил меня? – пристально глядя на Элая, спросила Никки. – Может, в тот момент, когда показывал Рэмисенте видео, где меня, в полуобморочном состоянии, дерут во все щели твои дружки?! А?! Когда, Элай?! – теперь она кричала, да громко так кричала, весь гнев ее выплескивался через этот крик. Она вся была в таком неимоверном напряжении, что даже сосуды подглазничные повзрывались и бурыми крапинками обозначились на ее бледной коже. Болевой разряд прошел от сердца по левой руке и все от крика этого ужасающего, но Никки это не остановило. Она продолжала все с тем же надрывом: – Когда ты стал таким хорошим, любящим, настоящим?! Когда?!! Ответь же!!!
– Стой, Тесла, стой!
Пес промчался мимо обескураженных Элая и Никки. Бертольф прибежал:
– Ух, ребят, да зачем же так орать? Теслу напугали.
– Извини, Бертольф… Иди с богом, – сиповато сказала Никки. Бертольф не сдвинулся с места, все таращился неодобрительно на нарушителей порядка.
– Вали к черту, мужик! – не выдержал Элай. Бертольф наконец поплелся за псом, осуждающе покачивая головой. Элай снова заговорил: – Мне почему-то кажется, что я всегда жил с ощущением любви к одной, пока незнакомой мне девушке… Ну точно как с предрасположенностью к той или иной деятельности, к рисованию, например. Мне трудно это выразить. На глубинном, подсознательном уровне я знал, какой она будет, девушка эта. Сам того не ведая, я стал искать ее. Много вариантов перебрал, бросал, сбегал, злился – все не то. Я уже во всей этой любви успел разочароваться. Опять же где-то в подсознании. И вот я пришел на бал «Греджерс», увидел тебя… Первая моя мысль была: «Вот же она! И как я ее раньше не заметил?» (Тогда эта мысль удивила меня, – с чего вдруг она мне в голову взбрела? – а вот теперь, как разобрался во всем окончательно, сообразил, что все это к тебе изначально заложено было.) А потом подошел твой Арджи… И все куда-то пропало. Но ненадолго. – Элай говорил неспокойным голосом, часто переводя дух. Слезы подступили к его глазам, весь его вид выражал мучительное отчаяние. – Когда я узнал тебя получше, уже после того как… то снова провалился в этот омут. Мне из него не выбраться, Никки. Любовь к тебе, давно возникшая, теперь колоссально велика, она все во мне захватила, я сам себе больше не принадлежу. – Он никогда не был так серьезен с ней, Никки это впечатлило. Она жадно ловила каждое его слово. – Я не оправдываюсь, не прикрываюсь своими чувствами, как тебе может показаться. Просто сейчас я использую шанс сказать то, на что так долго решался. Возможно, мои слова ранят тебя, но я уверен, Никки, девочка моя, что так, как я, тебя больше никто не полюбит. Ни одна живая душа.
«Значит, только так меня можно любить? – обратилась сама к себе Никки. – Любить и одновременно использовать, любить и делать больно, осквернять… Вот на такую низкую, грязную любовь я могу рассчитывать?»
– Ха-ха-ха!!! – снова этот демонический смех. Она смеялась над собой, над жизнью паскудной своей, над любовью этой убогой. И все так же смеясь, Никки развернулась и пошла в противоположную от Элая сторону, к тайному ходу (она боялась встретить кого-то по пути к воротам. Не хотелось ей, чтоб ее увидели такую слабую, зареванную). Элай хотел было остановить ее, но тут же передумал. Он решил дать ей время прийти в себя, осмыслить все. В любом случае они еще встретятся и спокойно обсудят произошедшее. Может, еще не все потеряно, как знать?..
* * *
– Какой странный год… Мы встретили его весело, вчетвером. У нас столько надежд и планов было! Не могли и представить мы себе, что все вот так… будет. Теперь нет больше нас. Нет тебя, Джел. Ты была нашим «клеем». Ты ушла, и мы распались на части. – Никки с тоской посмотрела на памятник подруги. Над кладбищем клубился густой туман. Полная луна светила ярко. Другому человеку было бы жутко находиться в столь поздний час в таком мрачном месте, но только не Никки. Здесь ей было хорошо. Она свернулась калачиком у могилки, водила пальчиками по мокрой траве, будто щекотала кого-то. – Знаешь… до того как тебя не стало, я очень боялась смерти. А сейчас нет во мне страха перед ней. Смерть стала возможностью снова увидеть тебя. Эта мысль утешает. – Никки приподнялась, коснулась рукой памятника таким движением, как если бы касалась чьего-то лица. Небывалое ощущение зашевелилось внутри, ноги и руки ее ни с того ни с сего стали вялыми и тяжелыми… Пригрезилось Никки, что кто-то есть перед ней. Нет, не кто-то… совсем запуталась она. Это что-то… что-то такое неосязаемое, далекое, всесильное. И это «что-то» непременно связано с Джел. – А, может, ты и не ушла вовсе? Ты все еще здесь,
