и чудеса всегда подвергались сомнению, и, быть может, они предназначены именно для этого. Когда нет уверенности, вера становится чем-то большим, чем обыкновенное мнение, – надеждой.
Эмилио и сам когда-то читал об удивительном человеке, жившем в Лесото, запомнившем названия всех улиц всех городов Африки. И если такой человек преобразит все эти названия в ноты, сумеет ли он каким-то образом обрести гармонию в адресах? Быть может – если получит достаточно материала, времени и не найдет для себя более интересное занятие. И если такое случится, спрашивал себя Эмилио во время долгого пути домой, станет ли такая музыка менее прекрасной?
В конце концов, как лингвист, он вполне мог допустить, что религия, литература, изобразительное искусство и музыка являются всего лишь побочными эффектами деятельности некой существующей в мозгу структуры, приходящей в мир готовой для того, чтобы извлекать язык из шума, порядок из хаоса. «Наша способность к извлечению смысла запрограммирована так, чтобы раскрываться, как крылья бабочки, выползающей из куколки уже готовой к полету. Сама биология заставляет нас производить смыслы. A если так, – спросил он себя, – умаляет ли она чудо?»
В это время он ощутил, что оказывается совсем рядом с молитвой. «Какова бы ни была истина, – думал он, – да будет она благословенна».
И когда «Джордано Бруно» преодолел почти половину пути домой, Нико заметил, что кошмары престали сниться дону Эмилио.
Примерно за шесть месяцев относительного времени до прибытия на Землю Эмилио Сандос полностью сконцентрировал свое внимание на обучении Рукуея английскому языку, стараясь приготовить поэта к тому, что могло ожидать его на Земле. Занятия с ним помогали и самому Эмилио, ему было интересно поставить свой опыт на службу столь чуждому существу. Время поджимало, и Эмилио отказывался слушать перехваченные Франсом передачи с Ракхата, не обращал внимания на ответы Земли. Все будет хорошо, сказал он себе самому, а Вселенная пусть сама позаботится о себе, пока он вкладывает свои силы в одаренного и старательного ученика. Так что, когда Франс Вандерхельст в конце концов причалил «Бруно» к орбитальному отелю «Шимацу» над просторами Тихого океана, Эмилио Сандос во многом считал себя вышедшим на покой и поэтому был абсолютно не готов к собственной реакции на письмо, ждавшее его почти четыре десятилетия.
Написанное собственной рукой Джулиани на прекрасной, произведенной из тряпья бумаге, не способной раскрошиться за сорок лет его вынужденного отсутствия, короткое послание гласило:
Мне очень и очень жаль, Эмилио. И все же не стану опускаться до извинения негодяя: дескать, у меня не было другого выхода. Я всего лишь положился на принцип, гласящий: легче молить о прощении, чем спрашивать разрешения. И так как я верю в Бога, то не сомневаюсь в том, что тебе удалось узнать нечто ценное в этом своем путешествии. Pax Christi[75].
Винс Джулиани
Средних лет иезуит, вручивший Сандосу это послание, не знал его содержания, однако знал автора и обстоятельства, при которых оно было написано, и потому вполне мог представить себе, что именно сказал в нем давно почивший отец-генерал.
– Так все-таки это ты первым дернул за цепь, проклятый сукин сын! – воскликнул Сандос, подтверждая предположение иезуита. Остальная часть комментария была произнесена от души и при великолепном сочетании красочных эпитетов из нескольких языков. Завершив свою инвективу, Сандос остался стоять в обтекаемой формы воздушном шлюзе с запиской в пальцах ортеза, опустив обе руки, обмякнув после перенесенного порыва негодования.
– А вы-то кто, прости господи? – осведомился он на английском.
– Патрас Яламбер Таманг, – ответил священник и продолжил на великолепном испанском: – Сам я родом из провинции Непал, однако до недавнего времени преподавал в Колумбии, в Эль Институто Сан Педро Аррупе. В последние пять лет я работал координатором миссии на Ракхат, работал с правительствами, интернациональными агентствами и рядом спонсорских корпораций, чтобы должным образом принять мистера Китхери. И, конечно же, общество будет радо оказать вам любую помощь, которую вам будет угодно принять от нас.
До сих пор полыхавший гневом Сандос тем не менее выслушал рассказ Таманга о шагах, предпринимавшихся ради удобств Рукуея и возвращавшихся домой Сандоса и экипажа «Джордано Бруно». Персонал отеля укомплектовали прошедшими тщательный отбор и интенсивное обучение волонтерами, изучавшими историю экспедиций Общества Иисуса на Ракхат и в какой-то мере говорившими на к’сан. Бригада медиков уже была готова приступить к своим обязанностям; путешественникам предстояло пробыть несколько месяцев в карантине, однако для них зарезервировали весь отель, причем в весьма комфортных и разнообразных условиях. В самой середине гостиницы, возле микрогравитационного стадиона, был выделен особый номер для Франса Вандерхельста, где он мог не страдать от одышки. Специалисты эндокринологи ожидали его прибытия; они питали известную надежду на то, что сумеют исправить генетическое повреждение, нарушившее метаболизм его организма. Привезенный Карло Джулиани груз, конечно же, был арестован и ожидал решения таможенных властей. Задержали и самого Джулиани – ему предстояло уладить целый комплекс сложных с юридической точки зрения вопросов, среди которых важное место занимали аспекты намерений Сандоса в отношении его похищения. Старшая сестра синьора Джулиани была извещена о возвращении брата, однако не торопилась с официальным приемом.
С Ракхата приходили самые разные новости. Атаанси Лаакса отстранили от власти, однако его последователи до сих пор отказывались согласиться на жизнь в резервации; Дэнни Железный Конь симпатизировал им, однако продолжал настаивать на переговорах. В 2084 году Н’Жарр посетила какая-то эпидемия, но теперь жана’ата питались лучше, и смертность оказалась не так высока, как это ожидалась вначале. Джон Кандотти написал о кончине Софии. Шетри Лаакс благоденствовал и женился еще раз. Еще два сына присоединились к тому, которому помог родиться Эмилио, – уже взрослому и отцу одного ребенка. Вторая жена Шетри снова была в положении; они ждали на сей раз девочку. Согласно последней проведенной Шоном переписи, жана’ата теперь насчитывалось почти двадцать шесть сотен душ. Жосеба добавил к переписи анализ, показавший, что если рождаемость, смертность и прочие параметры останутся стабильными, этой цифры хватит для сохранения вида. В год переписи к ВаН’Жарри присоединились еще сорок руна, не просто уравновесив тем самым количество умерших своего вида, но продемонстрировав заметный прирост переселенцев по сравнению с недавними годами.
– A Суукмель еще жива? – спросил Эмилио, понимая, что Рукуей в первую очередь задаст ему именно этот вопрос.
– Да, – ответил Патрас, – во всяком случае, была жива четыре года назад.
– A как сейчас там обстоят дела с музыкой… на Ракхате?
– Спорят о том, нужно ли добавлять к музыке текст, – сообщил ему Патрас. – На мой взгляд, результат предрешен.
– А Исаака спросили?
– Да. Он сказал:
