В лесу наконец-то Кутяков и ординарец съехались с Фрунзе. Заметив на гимнастёрке командующего кровь, Кутяков воскликнул:
— Михаил Васильевич, вы ранены?
— Да, — поморщился Фрунзе. — Батька угостил. Если б Рыжко не плясал, не промахнулся бы сволочь. Атак зацепил только...
— Давайте я перевяжу, — соскочил с коня Кутяков.
— Давай, — согласился Фрунзе, сползая с коня на траву. — Рандеву состоялось.
— Какое рандеву? — не понял Кутяков.
— Как какое? С Махно. Полгода мечтал и вот... сподобился. Опередил он меня. Я ж не слепой, сразу узнал. Надо было за маузер, а я с вопросом. Уж я бы не промахнулся.
— Тогда бы они нас уж точно не выпустили.
— Пожалуй, ты прав, Ваня, за батькину голову мы бы остались там.
— Дороговатый размен.
— Это точно, — согласился Фрунзе, сбрасывая ремень с портупеей и задирая сбоку гимнастёрку.
Махно действительно устроил в Нехвороще днёвку своей измотанной в боях и походах армии. И, как обычно, в таких случаях в штаб были собраны командиры и члены Реввоенсовета. С докладом на тему: «Так дальше не должно быть» выступил Тарановский.
— ...Это что же получается, товарищи, наши повстанцы начинают брать пример с большевиков, совершенно пренебрегая справедливой меной лошадей у крестьян. В первом кадивизионе поменяли коней в отсутствии хозяина. Тот явился, а его коней нет, а какие ему даны взамен, не знает. Крестьяне возмущаются, и, вызывая это возмущение, мы льём воду на мельницу большевиков. Что за мода пошла в вашей кавалерии, товарищ Петренко? Бойцы начали вдруг обзаводиться заводными конями.
— А чем же плохо? — удивился Петренко.
— Конечно, каждому неплохо иметь заводного коня. Но посчитайте, во что превратится Повстанческая армия, если каждый обзаведётся запасным конём. Во-первых, это будет уже не армия, а цыганский табор. А главное, как на это посмотрят крестьяне, особенно те, которые не имеют лошадей? И потом, вопрос: а откуда он взял этого коня? Купил? На какие шиши? Значит, украл у какого-нибудь землероба. А за это, сами знаете, что у нас полагается.
— Но мои хлопцы спешили красных кавалеристов, — пытался оправдаться Петренко. — Законная добыча.
— Кстати, о законной добыче, хорошо что напомнил, товарищ Петренко. Всё имущество, добытое в бою, должно сдаваться начальнику снабжения товарищу Серёгину, ибо только он, в силу свой должности, знает, кто в чём нуждается, и может справедливо его разделить. А то один ходит босой, а у другого под облучком в тачанке запасные чоботы. Ну куда это годится?
Далее Тарановский поднял вопрос о дисциплине в отдельных отрядах, драках меж повстанцами и наконец о сквернословии:
— ...Товарищи командиры, ну что это? По всякому пустяку мат-перемат. А ведь среди нас женщины. Особенно отличаются ваши хлопцы, товарищ Кожин. И знаете почему?
— Почему? — насторожился Кожин.
— С вас берут пример.
— С меня? Да ты что? Да я... разве что в бою вырвется... А чтоб при Галине Андреевне, ни боже мой.
— Так вот, постарайтесь и сами отвыкать и своих хлопцев отучать.
— Отучи их попробуй.
— Вон Куриленко ж отучил.
— Вася?
— Нуда.
— Вась, как ты их отучал?
— Проще пареной репы, Фома, — усмехнулся Куриленко. — Как кто выругался, плёткой его по хребтине.
Командиры засмеялись, Махно сказал весело:
— Фоме себя же и придётся плёткой охаживать. Этак он же без шкуры останется.
И хотя смеялись над этим предложением, но в резолюцию собрания внесли: драки и мат категорически изжить среди повстанцев. Лошадей у крестьян менять только в присутствии хозяина, не обижая и не обманывая его, более того, за свежую и крепкую лошадь приплачивать: «Мы не Красная Армия!». Заводных коней иметь на эскадрон не более пятнадцати. Обоз сократить до минимума, раненых в боевых тачанках не возить, а только на специально выделенных для походного лазарета подрессоренных повозках. Никакая группа не может считаться хозяйкой захваченных трофеев. Всякие трофеи распределяются на всю армию, а которые не могут быть увезены, отдаются безвозмездно крестьянам ближайших сел.
Решено было создать две кавалерийские группы — первую под командованием Куриленко, вторую под командованием Кожина — и передвигаться им всегда параллельными курсами, дабы успеть прийти на помощь друг другу.
Всё это придумал сам батько:
— Появление во время боя во фланг врагу свежей кавчасти — это залог успеха и победы.
Закрывая совещание, Махно сказал:
— Напоминайте повстанцам, товарищи, что сегодня только мы являемся армией разрушения насильственного государства большевиков, только на нас надеется ограбленный, разорённый крестьянин. Другого заступника у него нет.
9. ИзгоиКак и опасался Махно, в битву вступал самый страшный и опасный враг — голод. К неурожайному, после 20-го, по всем признакам клонился и 21-й год.
Крестьянские волнения практически по всей центральной черноземной России вынудили большевиков пойти на уступки, объявить новую экономическую политику, НЭП, по которой продразвёрстка заменялась продналогом. Объявлялась амнистия всем, кто добровольно сложит оружие и прекратит борьбу с законной властью. Листовки, сбрасываемые с аэропланов с этими призывами, конечно, разлагали повстанчество.
Махно понимал, что и НЭП, и амнистия — очередная уловка большевиков, что эти обещания будут нарушены, и говорил с горечью:
— Не страшно, что большевики снова лгут, страшно, что им хотят верить. Народ устал сопротивляться, а голод закрепит безраздельную власть большевиков, и начнётся разгул насилия, какого свет не видел. Опомнится народ, но будет поздно. Большевистская удавка уже затянется на его шее.
— Что же делать? — спрашивал Белаш.
— Надо уходить на запад, Виктор. Я ещё зимой говорил вам, что здесь мы теряем наших главных союзников — крестьян, особенно в связи с этим большевистским враньём.
— А я думаю, можно пойти ещё на союз с большевиками.
— Ты что? Всерьёз? Мало они растаптывали наши договорённости.
— Ты послушай, не кипятись, Нестор. Забыл, как они ухватились за нас, когда потребовалось добить Врангеля? Они же всё время долдонят о мировой революции, вон даже Григорьева в своё время хотели отправить в помощь венгерским повстанцам. В Турции народ сейчас восстал против колонизаторов, — вот и предложить большевикам: пустите нас туда на помощь Кемалю. Мы будем драться там от имени Советской России.
— Ты думаешь, Москва пойдёт на это?
— А куда ей деться? Они со своей миллионной армией полгода ничего не могут с нами сделать. Я думаю, Ленин будет рад сбагрить нас за рубеж, да ещё с такой высокой миссией — интернациональная помощь мировой революции.
