— Отец, — нежно промолвила она. — Отец, вы все думаете о своих мечтах, о Джордже и об Анне. Поезжайте в Гевер, к матушке. Там вы найдете успокоение.
Глаза отца наконец сосредоточились на ее заплаканном лице.
— Уезжай отсюда вместе со своим мужем, Мария, — выговорил он измученным голосом. Она едва могла разобрать, что он говорит. — А я останусь здесь. Все это сделано по приказу короля, но надо что-то делать, чтобы спасти, что можно. Несомненно, что-нибудь можно же сделать. Мне теперь только нужно поразмыслить об этом. — Он отвернулся, сгорбился, пошел прочь, и рука Марии соскользнула с его плеча. Она боролась с желанием побежать вслед, обвить руками его шею, но тут Стафф снова крепко обнял ее и чуть ли не на руках снес вниз по дальнему выходу с галереи, разукрашенной веселыми бело-зелеными полотнищами. Она не сопротивлялась, когда Стафф отвел ее через парк к конюшням. И только когда она уже села верхом на Иден и обернулась в последний раз на дворец, спокойствие покинуло ее, началась истерика, и Стаффу пришлось везти ее до самых окраин Лондона перед собой, на седле Санкторума.
В маленькой таверне на краю Ламбета[146] Стафф усадил ее на колени и дал выплакаться вволю. Пока Стивен с грумами, встревоженные, сторожили на улице лошадей, Стафф напоил ее вином, заставил съесть немного фруктов и сыра.
— Ты сможешь держаться в седле, любовь моя? Если не сможешь, Санкторум выдержит двойной вес до самого Банстеда.
— До Банстеда? — Она медленно перевела на него распухшие от слез глаза.
— Да, девочка. Я привезу нашего сына из Уивенго после того, как мы доберемся до Гевера. Я хочу, чтобы мы оказались как можно дальше отсюда, и не стану сожалеть, если мы больше никогда не увидим прекрасных дворцов Его величества. Сейчас ты необходима своей матери и сама нуждаешься в ней. Из Банстеда мы доберемся до Гевера завтра к полудню.
Мария медленно кивнула головой, соглашаясь. У нее раскалывалась голова, и она не сомневалась, что ее стошнит, лишь только она сядет в седло.
— Я продержусь до Банстеда, Стафф, милый. Если ты будешь рядом.
— Я ни разу тебя не отпущу ни на шаг от себя, любовь моя, — успокоил он ее, прижимаясь губами к ее волосам.
Что же будет с Джорджем и Анной? Марии очень хотелось спросить об этом, но она боялась, что Стафф скажет правду, а вовсе не то, что ей так отчаянно хочется услышать.
— Значит, мы направляемся в Банстед и в Гевер. — Он подхватил ее на руки и понес к двери. — Нам не придется страшиться того, что наши мечты вот так же развеются в прах, милая моя. Потому что у нас совсем другие мечты.
Мария, изумленная и потрясенная, снизу вверх заглянула в его озабоченное лицо. Душевные муки исказили его черты, избороздили морщинами открытый лоб.
— Я не забуду этого, господин мой, что бы ни случилось дальше, — сказала Мария мужу. Он плечом отворил дверь и посадил ее верхом на заждавшуюся Иден.
Глава тридцать вторая
5 февраля 1536 года
Замок Гевер
Они подъезжали: на фоне серого неба Кента вырисовался Гевер — голый, замерзший. Накидка плюща, укрывавшая обычно замок, зимой исчезала, лишь то здесь, то там прижимались к стенам тонкие ниточки виноградной лозы. Высоко вздымались обнаженные деревья ближнего леса, а в глазах окон не отражалось ничего, кроме угрожающе нависшего низкого неба. Мария выплакала уже все слезы и теперь застыла в седле Иден, словно закрывшись броней спокойствия. Время от времени ей казалось, что вот-вот накатит новый приступ истерики, но пока все обходилось. Конечно, когда она увидит лицо матушки, весь ужас и страдания прорвутся наружу с новой силой. Ах, если б можно было проснуться в своей постели в Уивенго и стряхнуть с себя приснившийся кошмар!
Вот уже подковы лошадей зацокали у въезда во внутренний дворик замка, всадники скучились, натянули поводья и приготовились спешиться. Мария опухшими от слез глазами обшаривала окна верхнего этажа — не покажется ли знакомое лицо: матушки, Симонетты или кого-нибудь из старых, хорошо знакомых слуг? Но тут отворились парадные двери, над которыми гордо красовался фамильный герб Болейнов, и навстречу прибывшим выбежала матушка, одетая в черный бархат.
— Мария! Стафф! Я молилась о том, чтобы вы приехали. Спасибо вам, милорд, за то, что привезли Марию домой. — Она бросилась между Санкторумом и Иден, хрупкими руками крепко обняла Марию, и слезы обильными потоками хлынули из глаз обеих женщин.
— Вы знаете, матушка, вы уже знаете о том, что Анну арестовали, — больше Мария ничего не сумела вымолвить, лишь прижалась щекой к посеребрившимся волосам матери. Пошел слабый снежок, в воздухе закружились редкие снежинки, и Стафф уговорил их войти в замок.
У самого входа, опираясь на резной посох, стояла Симонетта, сгорбленная, как никогда; на лице застыло выражение неприкрытого страдания. Мария обняла ее — сперва нежно, потом отчаянно приникла к ней, а затем мать и дочь Болейн помогли старой гувернантке, словно она была членом их семьи, дойти до светлицы. Стафф тем временем отдавал распоряжения слугам. На них всех смотрел с портрета немигающим взором король.
— Садись вот сюда, Симонетта. Я так рада видеть, что ты снова на ногах. Матушка писала, что ты почти не встаешь с постели, — сказала Мария, сама поражаясь тому, что может так щебетать, когда все глаза жадно устремлены на нее.
— Я заставила себя встать только сегодня, когда лорд Болейн прислал нам страшную весть: вчера королеву Анну арестовали. Поблизости не было никого, кто так хорошо знал бы и нашего Джорджа, и нашу дорогую Анну, а леди Элизабет необходимо было поговорить с кем-нибудь.
— Да, это я хорошо понимаю. — Мария присела на подлокотник кресла матери и приникла к ней, обняв одной рукой хрупкие материнские плечи.
— Понимаете, дети мои, — начала Элизабет Болейн, подняв руку, когда Мария со Стаффом попытались заговорить одновременно, — я уже много лет ожидаю какой-то трагедии, с тех пор как сама увидела короля и он предложил мне стать его возлюбленной. Тогда, как вам известно, он был еще только принцем Уэльским. Когда же я отказалась, потому что была недавно замужем и горячо любила господина своего супруга, король пришел в ярость. Ну, это я могу понять, но когда господин мой лорд Томас рассердился на меня… Правду говоря, во мне тогда что-то умерло, и с тех самых пор я не сомневалась, что над Булленами нависла неминуемая угроза. Король так миролюбиво сказал: «Я не приказываю вам, я всего лишь прошу», — но я понимала совершенно ясно, что у него на уме, и понимала, что служить ему — опасно само по себе. Однако я и представить себе не могла, что все обернется таким ужасом. Нет, Стафф, подождите. Я еще не все сказала.
Говарды никогда не были такими, как Буллены — по крайней мере, в старые времена. Но вскоре я родила здесь детей, полюбила их и стала растить — сперва Джорджа, потом Марию и крошку Анну. — Она вытерла мокрые щеки и глаза, сидя по-прежнему прямо; ни Мария, ни Стафф, ни Симонетта не посмели перебить ее, даже словами утешения. — То были для меня золотые годы в Гевере, ибо господину моему нечем было торговать, кроме своих талантов и способностей; он поднимался все выше, гордился этим, он только отведал вкус власти. А потом он забрал Марию и использовал в своих целях — сначала в далекой Франции, после этого здесь, при английском дворе. Потом забрал Анну и Джорджа… Он, Боже правый, он сломал жизнь всем своим детям, теперь он двоих убьет, а я все еще люблю его!
