Письма жене из партизан. Октябрь 1942 — август 19431
Кон. октября — нач. ноября 1942
Милая, дорогая Галочка!
Пишу в надежде, что хоть одно письмо ты получишь.
Я сейчас нахожусь в Белоруссии, в одном из партизанских отрядов. Бежал из плена, отсидел несколько месяцев. В октябре 1941 г. под Вязьмой нашу армию окружили, и я потерял всех ребят. Галочка, вот я и остался жив, хотя ты давно уже перестала ждать и надеяться меня увидеть. Сейчас я имею возможность не только воевать, но и рисовать все то, что вижу.
Немцы в тылу у себя чувствуют себя, как на фронте, наши отряды занимают все деревни во многих районах, а они укрепились в местечках и на жел. дорогах, по шоссейным им не везде можно проехать, так как они под нашим контролем; но они нападают на деревни; бывает, и угоняют скот.
Галочка, золото, как я за тобой скучаю, как хочется тебя видеть, неужели мы не увидимся больше, как жаль. Скоро пошлю рисунки в Музей революции. Напиши Тасе и Лильке, где я, также напиши, если знаешь, где папа и мама.
Где все твои родные, что делает Женя? Пиши, какой Гарька, ты ему скажи, что я в партизанах и «даю ремня немцам». Они боятся нас, как огня. Целую тебя крепко, крепко, твой навсегда Коля. Целую вас, мои милые.
Сейчас оформляю к Октябрю нашу бригаду.
Приходится рисовать листовки и плакаты и во время боя в местечках развешивать по стенам; в общем — кистью и винтовкой.
Целую, твой.
2
2/Х 42 г.
Здравствуй, дорогая Галочка.
Опять пытаюсь написать письмо. Не знаю, получила ли предыдущие, так как их переносят через фронт, а это не всегда гладко.
Возможно, ты уже давно решила, что меня нет в живых, но, видишь, это не так, я остался, да еще и в прекрасном состоянии и нахожусь в прекрасном месте, в партизанском отряде.
Меня очень волнует, как устроилась ты, как живешь и что с Жоржем и Ваней, живы ли они, где Лиля и Тася. О стариках ты, наверно, не знаешь ничего, да и вряд ли они остались живы. Напиши обо всем, что тебе известно об участи наших. Где сейчас Женя и мама с Димкой?
Знаешь, так жаль, что тебя нет сейчас здесь, но, надеюсь, в будущем году встречу тебя.
Сейчас скоро год, как я попал в плен и живу в (1 слово замарано), что стало с остальными ребятами с нашего института, не знаю, два только человека было со мной, это Августович А. и Лапшин, но они остались в плену, а я с одним, Николаем, ростовчанином, бежал 28/VIII в леса и пошли в партизанские отряды. Сейчас в лесах Белоруссии полно партизан, и власть полунемецкая, полусоветская. Если с фронта чуть нажмут, то немцам придется ужасно трудно. Они несут ежедневно потери на дорогах и в своих районах, куда мы ходим в гости.
Вот богатейший материал для живописи, я собираю материалы — рисунки, наброски, может, пригодятся. Приеду, напишу панораму, а первое — это пишу тебя на берегу реки, помнишь, в Каменке, но большущую картину. Знаешь, я оказался портретистом; если бы я написал такой портрет в Москве, как мне пришлось в плену, то это было бы замечательно. Ты, если будешь писать, присылай мне фото; те, что с собой взял, остались целы. Есть, по фото нарисовал, твоих 3 портрета — на вишне и, помнишь, в Сорочинцах с букетом; и со мной. Как жаль, что я не написал тебя во весь рост, в натуральную величину.
