И все же если бы постановление ограничивалось только такими вопросами, оно ни в малейшей степени не изменило бы обветшалую, давно изжившую себя систему управления народным хозяйством. Ту систему, которая сложилась в годы первой пятилетки и поначалу годилась для руководства отраслями, имевшими по два-три завода или комбината, пять-шесть строек. Сохранись без каких-либо изменений самое существенное — решение всех без исключения вопросов не там, где они возникали, а только в центре, в Москве, хотя и на относительно более низком уровне, постановление на деле реанимировало бы консервативно-бюрократический механизм, приобретавший все более деструктивный характер. Более того, оно усилило бы и без того полную зависимость предприятий от далеко не бесспорных знаний и опыта полутора десятка министров, усугубило бы порочный стиль руководства, вот уже четверть века сводившийся к одному: «План любой ценой! И непременно досрочно!»
К счастью, этого не произошло. Постановление от 11 апреля содержало пункты, которые наделяли некоторыми правами и директорский корпус, разрешали ему то, что прежде не просто запрещалось, а преследовалось в уголовном порядке: продавать, покупать или безвозмездно передавать, получать излишки нефондированных материалов, демонтированное оборудование, сами фонды. Даже такое, незначительное послабление, как вскоре показала жизнь, развязало хозяйственникам руки и должно было рано или поздно подорвать основы старой управленческой системы. Появлялась надежда, что этим реформы не ограничатся и завершатся они тогда, когда основой государственной экономической структуры станут не министерства и главки, а предприятия либо тресты.
Подтверждением таких оптимистических прогнозов выглядела и начавшаяся в мае новая перестройка всего два месяца назад реорганизованных министерств. На этот раз требовалось упростить организацию их центральных аппаратов и весьма значительно сократить штаты — от 12 процентов в Минфине до 41 процента в Мингосконтроле. Свидетельством кардинальных перемен стали и реформы в республиках. Еще в конце марта укрупнение министерств началось в Азербайджане. С 4 мая оно распространилось на Казахстан, РСФСР, Украину, Киргизию, Латвию, а завершилось к середине июня. Одновременно, с 22 апреля по 28 мая, в небольших по территории Эстонии, Латвии, Литве, Грузии, Татарии и Башкирии ликвидировали областное деление, введенное два года назад.
Реформа, нараставшая с каждым месяцем как снежный ком, начала все более отчетливо приобретать черты целенаправленной борьбы с бюрократией. Уже на своем первом, начальном этапе она позволила высвободить из управленческих структур более ста тысяч человек, основную часть которых предполагалось направить на производство — на заводы, фабрики, стройки, в совхозы и колхозы. Она нанесла ощутимый удар и по положению, престижу чиновников. Ведь большинство из них понизили в должности, лишили огромных зарплат, различного рода привилегий — телефонов правительственной связи («вертушек»), персональных машин, специальных поликлиник и «столовых» (в которых они покупали дефицитные продукты самого высокого качества по якобы себестоимости, то есть чуть ли не задаром), наконец, негласного весьма существенного дополнения к зарплате — временного денежного довольствия, или, в просторечии, «конверта».
Особенно ощутимым оказалась потеря «конверта». Вчерашние республиканские министры, даже став замминистрами, что случалось крайне редко, ежемесячно теряли свыше двух тысяч рублей. Гораздо чаще им подыскивали должности начальников главков, из-за чего их доходы снижались с пяти с половиной тысяч рублей до тысячи семисот.
Но тут же, не без оснований опасаясь преждевременно восстановить против себя весь бюрократический аппарат, Маленков совершил обходной маневр, попытался расслоить чиновников, перетянуть на свою сторону тех, на кого ему неизбежно пришлось бы опираться в дальнейшем.
Строго секретными постановлениями Совета Министров СССР от 26 мая и 13 июня были значительно повышены размеры «конвертов», однако далеко не для всех должностей, а только руководителям союзных министерств и областных, городских, районных исполкомов. Теперь их ежемесячные доходы складывались следующим образом: у министра — 5000 рублей зарплаты и 9000 рублей «конверт», у замминистра — соответственно 4000 и 5000, у членов коллегии — 3000 и 3000, у начальника главка — 3000 и 2500; у председателя облисполкома — 4000 и 5000, у зампреда — 1600 и 5000, у заведующего отделом или группой — 1400 и 2500; у председателя горисполкома административного центра области — 1900 и 2500; у председателя райисполкома — 1800 и 2100 рублей .
Оценить реальную величину такого жалованья позволяет простое сравнение. В 1953 г. средняя месячная зарплата рабочего составляла 928 рублей, служащего — 652 рубля, инженера — 1230 рублей, работника министерства — 1100 рублей.
…Повышение персональных ставок только двум группам бюрократии впервые прояснило отношение Маленкова к республиканским правительствам и их министерствам, оценку их как излишних, надуманных для структуры управления экономикой. Продемонстрировало и иное, менее заметное, но весьма определенное: что Маленков, без сомнения, стремился, хотя и весьма сложным путем, постепенно добиться ликвидации существовавшей лишь в Конституции призрачной суверенности союзных республик, отрицательно относился к их необычайно возросшим за последние годы, особенно после вступления в ООН БССР и УССР, претензиям на большую самостоятельность. Словом, Георгий Максимилианович являлся поборником унитарного государства не только по сути, но и по форме, выступая, хотя и скрытно, против сталинского решения национального вопроса, единственным воплощением которого стало административное деление СССР.
Вместе с тем постановления об изменении персональных ставок нанесли ощутимый удар по КПСС, ее престижу, по традиционному представлению о месте и роли партии в жизни общества, страны.
До 25 мая «конверты» позволяли приводить государственный и партийный аппараты в строгое соответствие, создавая прочную двуединую иерархическую структуру. На союзном уровне становились равнозначными должности замминистра и завотделом ЦК КПСС, начальника главка министерства и завсектором. На республиканском — председателя Совета министров и первого секретаря ЦК компартии, министра и завотделом местного ЦК, замминистра и замзавотделом ЦК. На областном — председателя облисполкома и первого секретаря обкома. С 26 мая вся эта система, устоявшееся равновесие рухнуло. Партийные работники, если определять их имидж ежемесячным жалованьем, вдруг оказались на порядок, а то и на два, ниже работников исполнительных структур.
Столь вопиющая, с их точки зрения, несправедливость заставила сплотиться с не менее обиженными членами республиканских правительств и единым фронтом выступить в защиту своих сугубо личных материальных интересов, направляя в ЦК КПСС на имя Хрущева, жалостливые просьбы о повышении и для них «конвертов», а заодно и о возвращении пониженным в должностях утраченных привилегий.
Три месяца Шаталину удавалось сдерживать неуемную алчность парт- и госаппаратчиков, отклонять, но только благодаря твердой поддержке Маленкова, все подобные претензии, объявлять их безосновательными.
…Берия, подобно остальным членам узкого руководства, получив укрупненное министерство, поначалу занимался исключительно кадровыми вопросами. Как и все, делал это не столько из-за реальных нужд реорганизации, сколько из-за вполне оправданного стремления окружить себя теми, на кого он мог бы положиться в случае необходимости.
