Правительницей стала Софья. Кстати, в истории и художественных произведениях ее сильно окарикатурили, почему-то изображая эдакой мужеподобной бабищей отталкивающей наружности. Видимо, следуя описанию де ла Невиля, сообщившего, что она «очень безобразна, необыкновенно толста, с головою огромною, как подушка, на лице у нее волосы, на ногах наросты, и ей теперь по крайней мере сорок лет». Наврал он беспардонно. К власти она пришла в 25 лет. Невиль Софью никогда не видел, а уж ее ног не мог видеть никто из его информаторов. Современные портреты представляют царевну несколько полноватой, но довольно миловидной женщиной. А если придворная живопись не всегда была объективной, то злейший враг Софьи, Петр I, описывал ее как «принцессу, которую можно было бы считать как в телесном, так и в умственном отношении совершенством, если бы не ее безграничное честолюбие и ненасытная жажда власти».
Князь Борис Куракин вспоминал: «Правление царевны Софьи началось со всякой прилежностью и правосудием и к удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ее правления в 7 лет в цвет великого богатства, также умножились коммерции и ремесла… и торжествовала тогда вольность народная». Насчет «вольности народной» позволим себе усомниться. Наоборот, при Софье очень интенсивно пошло закрепощение крестьян. Именно она стала раздавать в награды сотни и тысячи дворов. Ранее на Руси это практиковалось крайне редко. Скорее, аристократ Куракин, недовольный Петром за пренебрежение к родовитой знати, имел в виду «вольности» в польском понимании, для дворянства.
Первое, за что взялась царевна после подавления Хованского и его «старообрядческой революции» — кампания против раскольников. Указы требовали строго следить за посещаемостью церкви, кто не ходит — подвергать допросу. По подозрению в «ереси» предписывалось применять пытки. За укрывательство старообрядцев полагалась конфискация имущества и ссылка. Воеводам было велено по требованию митрополитов выделять им войска без ограничений, сколько попросят. Для поиска и разорения скитов. Стараясь поднять свою популярность, Софья осуществила и ряд мер в пользу простонародья. Были снижены налоги — окончание войны с Турцией позволяло это сделать. Правительница сделала уступки посадам, частично восстановив права земской демократии, зажатой при Федоре. Были ослаблены требования по поиску беглых крестьян (вероятно, чтобы не подпитывали ряды раскольников).
Но фаворитизм развился еще и в большей степени, чем при Федоре. Василий Голицын получил под начало Посольский, Разрядный, Рейтарский и Иноземный приказы, сосредоточив в своих руках внешнюю политику и армию. Ему был пожалован титул канцлера — «Царственныя Большия печати и государственных великих посольских дел оберегателя». Казанский приказ получил его двоюродный брат. Стрелецкий приказ возглавил Федор Шакловитый — выходец из крестьян, обязанный своим возвышением только Софье и безгранично преданный ей. Возвысился Сильвестр Медведев, с патриархом Софья оставалась в холодных отношениях, и Медведев стал ее советником в религиозных вопросах. Из военных выдвинулся Алексей Шеин, правнук героя смоленской обороны 1609–1611 гг. Он хорошо проявил себя при сборе войск против Хованского и был назначен воеводой в Курск.
Был ли Василий Голицын любовником Софьи? Письма правительницы к нему доказывают — да. Хотя, судя по всему, таковым был и Шакловитый. Очевидно, она не отказывала себе в маленьких плотских радостях. Неужто душка Сильвестр грех не отпустит? Но способности фаворитов она различала. Шакловитый был ее «верным псом», да и мужик был, видать, погорячее, чем канцлер. А Голицыну она уступила практически все управление государством. Он осыпал милостями тех, кого считал преданным себе. Отбирал должности у потенциальных противников и заменял своими выдвиженцами. Вокруг фигуры Голицына в исторической литературе ведутся давние споры. Одни представляют его как «предтечу» реформатора Петра, а другие договариваются до того, что он-то и был «истинным» реформатором, а Петр лишь испортил его замыслы.
Что ж, давайте разберемся. Но для этого придется коснуться проблемы достоверности источников. Еще раз отмечу, допетровская Златоглавая Русь отнюдь не была «закрытой» страной, и писали о ней очень многие иностранцы. Но по странной закономерности, большинство историков последующих времен обращались лишь к отдельным авторам. К единицам из сотен. Те, кто отзывался о нашей стране положительно, оказывались «за бортом», а цитировались и тиражировались записки австрийца Герберштейна, иезуита Поссевино (которые не добились цели своих миссий в России и за это обгадили ее), пасквиль британца Флетчера, воспоминания ярого врага русских Маржерета. Из Крижанича выбирались не его поздние пророссийские работы, а только изначальные критика и «негатив». Хотя там доходило до курьезов — например, когда ученый хорват посетил кабак и воспринял в прямом значении русский мат. И ужасался: надо ж, мол, люди шутя, в открытую, хвастают противоестественным грехом друг с другом или приглашают друг друга ко греху! В общем, как в анекдоте, где иностранцам дословно перевели диалог на заводе: «Мастер говорит, что если рабочий испортит еще одну шестеренку, он вступит с ним в половые отношения. А рабочий отвечает, что давно вступил в половые отношения с мастером, матерью мастера, с шестеренкой и со всем заводом». Тем не менее, даже такую «критику» историки с готовностью подхватывали.
Но для нашей темы интересен Невиль. Это был иезуит и французский шпион, направленный в Россию Людовиком XIV и маркизом Бетюном. Он обманом, с польским посольством, попал в Москву, был в ней несколько месяцев, а на родине написал книгу «Любопытные и новые известия о Московии». Насколько хорошо он успел узнать Россию? Судите сами. Оказывается, русскую столицу «ошибочно называем мы Москва, потому что Москва есть только имя реки, там протекающей». В России «молятся Богу только мысленно, так как большинство из них неграмотны и никто, не исключая и священников, не знает греческого языка» (человек с высшим богословским образованием считал, что православные молятся по-гречески!) Писал, что одеяния священников и епископов «отделаны множеством погремушек и бубенцов», а Великому посту предшествует «сорокадневный карнавал». Что в самый большой колокол бьют, когда царь спит с царицей — чтобы народ молился о зачатии наследника. Что католическое вероисповедание «московитяне после своего считают самым лучшим». А «пища и питье у них самые грубые; обыкновенная пища состоит из огурцов и астраханских дынь, которые они мочат на зиму, заквашивают и солят».
Пояснял, что Сибирь — «на славянском языке значит тюрьма», а «шатер» в переводе — «палатка правосудия». Что провинившимся наносят 200–300 ударов кнутом (когда и 30 бывало смертельно). Оказывается, только после прибытия на Русь англичан и голландцев «первый раз были введены в Московии деньги». И до этого момента русские даже соболей не знали, «пользовались только дешевыми мехами». Невиль сообщал, что загородные царские дворцы — это на самом деле не дворцы, а укрепления против поляков и татар. Которые регулярно приходят и сжигают Москву. Что дождь в России идет крайне редко, дома «не лучше свиных хлевов», и в стране всего четверо умеющих говорить по-латыни. Что армия — «толпы грубых, беспородных крестьян», «женщины одеты по-турецки» (в это время все носили польские платья), а знатные дамы ходят «с большим трудом», так как обуваются… в лапти (да-да, речь шла о знатных!). И из подобных несуразностей состоит почти вся книга. Достаточно сказать, что во Франции ее печатать запретили — уж слишком грубое вранье. Но у историков измышления Невиля стали очень популярными!
