Джим Никсон, Д'Анжело и Бассет вошли в вестибюль Монадиока и направились к лестнице из полированного алюминия. Вестибюль был тесен и темен, как коробка из-под обуви. Старомодные электрические лампочки, ввинченные в тянущиеся из стен щупальца, напрягались в попытке разогнать викторианскую полутьму. Погрузившись в кабину лифта, все трое вознеслись в офис Стейнбека.
– Тони! – приветствовала их дама в приемной. – Как поживаешь?
– Нормально, Кэрол, – отозвался Д'Анжело. – А ты?
Агенту уже приходилось бывать у Стейнбека.
Вслед за Кэрол они прошли в кабинет адвоката. Столбы солнечного света лились из окон на стены с фотографиями сцен боксерских поединков. Стейнбек страстно любил бокс. Адвокат сидел за столом, а рядом в кресле пристроился Феррари. При появлении гостей Стейнбек встал, широко улыбаясь.
– Заходите, заходите, – прогудел он. – Присаживайтесь.
Гости расположились в креслах у стола. Перекинувшись с ними несколькими необязательными фразами, Стейнбек перешел к делу.{358}
– Рон готов сотрудничать, – сказал он. – Он правдиво и исчерпывающе ответит на все ваши вопросы. Правда? – обратился он к Феррари.
Тот молча кивнул.
Стейнбек продолжил монолог, сказав в заключение, что Феррари сознает всю важность правдивых показаний. Агенты начали делать записи. Речь произвела на них впечатление: Стейнбек был профессионалом высшего класса. Ясно, что перед их приходом Стейнбек основательно поработал с клиентом и внушил ему, что пытаться обмануть ФБР означает копать самому себе яму.
– Итак, – произнес адвокат. – Я просмотрел «форму триста два» первого допроса Рона и нашел кое-какие моменты, требующие уточнения.
Агенты знали, что на языке адвокатов «уточнение» означает, что свидетель меняет показания.
– Во-первых, Феррари сказал, что перевел со своего счета в Гонконге полтора миллиона долларов Уайтекеру на Кайманы через два или три месяца после поступления этих денег на его счет. На самом деле прошло не менее одиннадцати месяцев.
Д'Анжело записал это. Стало быть, заявление Феррари о желании избавиться от этих денег как можно скорее было ложью.
Во-вторых, сказал Стейнбек, чтобы отдать Уайтекеру долг в двадцать пять тысяч долларов, его клиенту потребовалось времени больше, чем он указал в прошлый раз. И в-третьих, надо внести поправки в показания Феррари о тех двадцати пяти тысячах, которые они с женой, по его словам, скопили и держали в банковском сейфе. Стейнбек выжидательно посмотрел на клиента.
– Эти деньги я получал неофициально, когда играл с «Сан-францисскими золотоискателями», – сказал Феррари.
– За что? – спросил Д'Анжело.
Феррари, опустив глаза в пол, пробормотал что-то неразборчивое. Стейнбек вмешался в разговор.
– Понимаете, в футболе иногда делаются вещи, которые не дозволены официально, – объяснил он с лукавой улыбкой.
Агенты все еще не понимали, о чем идет речь.
– Бывает, что в команде противника есть неудобный, опасный игрок. И руководство команды выплачивает своему футболисту некоторую сумму за то, чтобы он нанес травму этому неудобному игроку.
Агенты недоверчиво уставились на Стейнбека. Футболистам-профессионалам платят незаконные суммы за то, чтобы они калечили друг друга?
Стейнбек улыбался. Он явно наслаждался ситуацией.
– Это называется «охотой за головами». Охотникам платят за то, что они сносят головы. – Прежде чем продолжить, Стейнбек спрятал улыбку и холодно глянул на своего клиента. – А остальные деньги он заработал на разных благотворительных мероприятиях. Он на них появляется, а ему за это суют несколько сотен долларов наличными. Правильно, Рон?
Феррари молча кивнул.
Агенты расхохотались.
Вернулись к вопросу о полутора миллионах долларов на гонконгском счету. И вновь Феррари твердил, что позволил Уайтекеру воспользоваться его, Феррари, счетом, чтобы тот смог получить комиссионные за консультирование.
– Вы знали, какая сумма придет на счет? – спросил Бассет.
– Говорю же вам, не знал. Думал, это будет тысяч сорок-пятьдесят.
– Значит, пока деньги не пришли, вам и в голову не приходило, что их будет больше?
– Нет, тогда я и не думал об этом.
Бассет достал из кейса папку, а из папки – исписанный листок и протянул его Стейнбеку.
– Думаю, это поможет вам припомнить, – произнес он бесстрастно.
Стейнбек читал документ, и на его лице проступало удивление. Затем он молча передал листок Феррари. Тот взглянул и тоже ничего не сказал.
Агенты торжествовали. Документ был подписан Феррари и выслан в гонконгский банк за несколько дней до того, как деньги поступили на счет. В записке Феррари уведомлял банкиров, что через два-три дня на его счет поступит крупная сумма – полтора миллиона долларов. Версия Феррари рассыпалась в прах. Он не только заранее знал о переводе, но и предупредил о нем банк.
– Это ваш почерк? – спросил Бассет.
– Да, – пробормотал Феррари, не поднимая глаз от записки.
– И вы будете по-прежнему утверждать, что не знали о том, какая сумма будет переведена?
Феррари не стал это утверждать. Подняв голову, он посмотрел на агентов.
– Марк позвонил мне заранее и назвал сумму, – сказал он.
– А зачем вы написали эту записку? – спросил Бассет.
– Я хотел оказать Марку услугу, но встревожился из-за того, что сумма так велика. И я не знал, откуда эти деньги.
– Если вы так тревожились из-за этих денег, то могли и не принимать их. Дали бы банку указание отослать их обратно, и все.
– Ну, я ведь обещал Марку, – ответил Феррари растерянно. – Я хотел оказать ему услугу.
Агенты указали Феррари на многочисленные нестыковки в его рассказе. Феррари оправдывался тем, что сам не получал этих денег. Он снова и снова повторял эту фразу, обороняясь от наседавших на него агентов. Д'Анжело решил сменить тему.
– Вы слышали от Уайтекера что-нибудь про Нигерию? – спросил он.
– Да, он говорил, что участвовал в какой-то нигерийской сделке и посылал туда деньги.
– Что именно он рассказал вам?
– Какую-то ахинею. Он вроде как выслал им деньги, а они должны сделать ему инвойсы или что-то такое. Марк сказал, что деньги вернутся с большой прибылью.
– Он не говорил, откуда узнал о возможности такой сделки?
– Говорил. Он сказал, что узнал об этом от Мика Андреаса, который раньше тоже участвовал в чем-то таком. – Феррари покачал головой. – Я подумал тогда, что это бред.
– Когда он говорил это?
