период, когда Германия казалась практически непобедимой, они нигде не добились значительной поддержки населения, в отличие от таких союзных с Германией стран, как Италия, Румыния, Венгрия и даже Хорватия. Это полностью соответствовало представлениям немецкого руководства: сам Гитлер никогда не сомневался в том, что господство Германии в этих странах основывается исключительно на ее военной мощи и что режимы, установленные местными нацистскими партиями, не представляют для немцев никакой ценности. Напротив, существовало опасение, что слишком сильные позиции таких правительств приведут к тому, что они будут выдвигать определенные требования в послевоенный период. В результате в центре внимания немецких оккупационных властей оказались представители традиционных элит, прежде всего административных и деловых, которые были необходимы для того, чтобы расходы на немецкую оккупацию были как можно ниже[21].
Гитлер также не хотел, чтобы в борьбе с развивающимся Сопротивлением в западных странах учитывались более долгосрочные политические цели, возможно, выходящие за рамки войны. Как заявил Кейтель в сентябре 1941 года, сопротивление немецкой оккупационной власти представляло собой «централизованно управляемое массовое движение», а именно коммунистическое восстание во всех оккупированных областях. Мерилом здесь были не политические или культурные отношения между Германией и отдельными странами, а перспектива борьбы с международным коммунизмом. Поэтому по указанию фюрера действовать нужно было одинаково как на востоке, так и на западе, чтобы «самыми жесткими средствами» в кратчайшие сроки подавить движение Сопротивления. «Политические отношения между Германией и соответствующей страной не имеют решающего значения для поведения военных оккупационных властей»[22]. Немецкая полиция безопасности боролась с группами Сопротивления с помощью террора и репрессий, что усиливало гнев и ожесточение среди населения. Хотя освободительные движения в этих странах не смогли создать серьезных трудностей для немецкой оккупационной власти, им удалось поставить под угрозу ее безопасность и оттянуть на себя значительные ресурсы[23].
Движения Сопротивления в отдельных странах были политически весьма неоднородны, но обычно можно выделить три основные тенденции: буржуазно-националистическое направление, объединявшее патриотические, в основном явно антикоммунистические течения; прозападное демократическое направление, опирающееся не в последнюю очередь на леволиберальные и социал-демократические традиции, и коммунистические группы, которые в большинстве стран сначала были относительно малочисленны, но затем быстро набирали силу благодаря активности их сторонников и поддержке Советского Союза. Такой состав национальных движений Сопротивления отражал не только политические традиции отдельных стран, но и широту антигитлеровской коалиции держав. Пока немцы были практически непобедимым главным противником, политические и идеологические противоречия внутри этого альянса отходили на второй план. С ослаблением власти немцев и первыми размышлениями о послевоенном устройстве после разгрома гитлеровского рейха возросло и значение разногласий внутри движений Сопротивления.
В военном отношении серьезными факторами были только партизанские движения в Советском Союзе, Югославии и, начиная с осени 1943 года, в Италии. В остальных странах значение национальных движений Сопротивления лежало, прежде всего, в других областях. Здесь (в ожесточенном противостоянии с административными элитами, сотрудничавшими с оккупантами, или же иногда в своеобразном молчаливом разделении с ними выполняемых работ) они создавали условия для того, чтобы после победы над немцами их собственная страна могла заявить, что она принадлежит к числу победителей, а не к числу пособников побежденных. Это было особенно важно для стран, которые были союзниками немцев, таких как Италия, или правительство которых сотрудничало с немцами, хотя и постоянно дистанцируясь от них, как, например, Дания.
В большинстве стран коммунисты составляли значительную, а зачастую и самую весомую часть активистов движений Сопротивления. И больше всего коммунистов погибло в ходе этой борьбы. Это объяснялось различными причинами. Традиционные противники коммунистов в своих странах – элиты и буржуазия – были в немалой степени скомпрометированы близостью к немецким оккупантам, и эта констелляция укрепляла коммунистов в их убеждениях и настрое. Это придало противостоянию «германскому фашизму» окраску интернационалистской классовой борьбы, что повысило привлекательность коммунистического антифашизма как для молодежи и интеллигенции, так и для рабочего класса. Наконец, что не менее важно, в борьбе с немецкими оккупантами коммунисты смогли вновь обрести свою идентичность революционных борцов за справедливость и свободу, которую они утратили, будучи помощниками сталинского Советского Союза. Борьба с самой жестокой в истории диктатурой правого толка придала коммунистам гораздо большую моральную легитимность, чем попытки переворотов против демократически избранных правительств в Западной Европе или чистки против предполагаемых инакомыслящих в их собственных рядах, как это было в Советском Союзе или во время гражданской войны в Испании.
Если попытаться определить момент, когда конфликты между различными группами движения Сопротивления стали выходить за региональные рамки, то следует назвать Варшавское восстание в августе 1944 года[24]. Демонстративное нежелание Красной армии, остановившейся к востоку от Вислы, вмешиваться в ход событий при подавлении восстания польской Армии Крайовой корпусной группой под командованием обергруппенфюрера СС Эриха фон дем Бах-Зелевски ознаменовало собой раскол в европейском движении Сопротивления. Стало очевидно, что советская сторона не станет поддерживать антикоммунистические группы Сопротивления и даже будет бороться с ними. В других странах, в частности в Греции и Югославии, давно копившиеся противоречия между националистическими и прокоммунистическими группами Сопротивления обострились и переросли в вооруженный конфликт еще до окончания войны. Во многих европейских странах в ходе войны возникли два фронта борьбы: против поддержки национал-социализма и сотрудничества с немцами, с одной стороны, и против притязаний на власть коммунистов, руководимых Советским Союзом, – с другой.
Важнейшим элементом европейских движений Сопротивления был, по словам Эрика Хобсбаума, их миф: «За исключением Германии, все послевоенные режимы и правительства, по сути, легитимировали себя через историю своего Сопротивления»[25]. В этом заключалось их политическое значение на десятилетия после войны, которое выходило далеко за рамки ослабления немецкой оккупационной власти. В Германии же сопротивление рабочего движения было полностью подавлено органами безопасности нацистского режима не позднее 1936 года. Те активисты и сторонники коммунистов, социал-демократов, профсоюзных и, в меньшей степени, христианских групп, которые не находились в тюрьмах, концлагерях или эмиграции, пытались выжить, оставаясь в тени. С лета 1941 года, а тем более после поражения Германии под Сталинградом, число выявленных гестапо левых противников режима вновь стало расти. Гестапо удавалось постоянно контролировать их вплоть до весны 1945 года. Однако затем вновь начали формироваться политические связи, устанавливаться и возобновляться личные контакты, что позволило социал-демократам, коммунистам, христианским противникам Гитлера, либералам и профсоюзным деятелям в первые дни и недели после окончания войны сравнительно быстро вновь появиться на публике и начать политическую активность.
Однако наиболее мощные формы оппозиции и сопротивления возникли не в стане декларируемых противников национал-социалистов, а в рядах элит, партийных сторонников и партнеров национал-социализма по коалиции. Это были прежде всего офицеры,
