грунтовые воды. Перебрались на длинный плоский холм, где основательно зарылись и замаскировались сетками. В небе часто появляются аэропланы-разведчики, как наши, так и вражеские. Пока икру не мечут, жить не мешают, разве что наводят на нас свою артиллерию.
В первый день мой дальномер и я помогал начальнику батареи на командном пункте. Стало скучно, и вечером отпросился к пушкам, предложив на замену штабс-капитана Рыбакова. За это нижние чины наверняка поблагодарят меня, потому что данный офицер сжирал всё, что не прибито.
Я приказал разбудить меня перед рассветом. Еще днем приметил две пары крякв, вспугнутых выстрелами. Они улетели на восток. Утром пошел проверить, не вернулись ли? Взял лук и две легкие стрелы, на которых поменял вечером стальные бронебойные наконечники на деревянные бульбы, чтобы ломали кости на крыльях. Это оружие всегда со мной. Мало ли, вдруг придется рвануть к морю или окажусь в нем вопреки своему желанию⁈ Поняв, что прятать сокровища в спасательном жилете неразумно, зашил в кожаное двойное дно сагайдака десять золотых империалов чеканки тысяча восемьсот восемьдесят пятого года весом почти тринадцать грамм (одиннадцать с половиной грамм чистого золота) и три бриллианта среднего размера. Этого должно хватить на первое время на новом месте.
Меня сопровождал денщик Филин с карабином и приказом без моего разрешения не стрелять. Он плелся позади, часто сморкаясь, зажав нос пальцами, которые потом вытирал о галифе. Видимо, к охоте так же равнодушен, как и к лошадям, или догадывается, кому придется лезть в холодную воду за добычей. Оставил его на краю елового лесочка метрах в полста от озерца, поросшего тростником и рогозой.
Утки уже не спали. Две пары, задирая кверху зады, что-то выгребали со дна у берега. Вынырнув, встряхивались, и опять ныряли. Я пожелал, что приготовил всего две стрелы. Подождав, когда три задерут зады, а селезень с зеленой головой и шеей и светло-коричневым клювом вынырнет, и всадил в него стрелу с расстояния метров сорок пять. Услышав щелчок тетивы, птица рывком повернула голову в мою сторону, крякнула испуганно и начали было расправлять крылья, но не успела. Стрела попала в правый бок, поломав кости и даже углубившись в тело, потому что не выпала, когда селезень забил левым крылом по воде, пытаясь спрятаться в тростнике. Второй стелой я поразил вынырнувшую самку, коричневатую, невзрачную. Вторая пара успела встать на крыло и улететь.
Денщик Филин, кряхтя, как старый дед, сел на берегу, с трудом стянул сапоги и размотал грязные, вонючие портянки, медленно снял галифе. Кальсон на нем не было, хотя положены по уставу. Повизгивая по-бабьи, зашел в воду. Глубина там была по колено. Сперва нашел селезня, который успел сдохнуть, потом утку, еще живую, которой сноровисто свернул шею, и обе стрелы.
— Иди за мной, — приказал я и направился к другому то ли озерцу, то ли болотцу.
В дальнем конце его щелоктали три чирка-свистунка. У двух самцов были коричневые головы с зелеными полосами от глаз на шею и серыми телами. Самка скромнее, будто покупала линялые перья в секонд-хенде. Я сбил обоих красавцев, причем второго влет. Он упал на сушу, забился, а потом заковылял, волоча левое крыло, сломанное стрелой, к кустам. Я догнал его, отрезал ножом голову, которую швырнул в невысокий муравейник, уже проснувшийся. Пусть и у них будет праздник живота.
Денщик Филин, босой и без галифе, оставил одежду и обувь на берегу, полез за вторым чирком. Я ждал, когда принесет стрелу, собираясь продолжить охоту, но где-то на северо-западе застрочил пулемет. Очередь была длинная, захлёбистая, как стреляют новички.
— Одевайся и догоняй, возвращаемся на батарею, — приказал я денщику, забрав стрелу и оставив взамен первого чирка.
На батарее уже заканчивали завтрак, состоявший утром из густой каши с мясом, овощами и специями и чая. Вторая кормежка вечером. Обычно на ужин готовили густой суп (щи) и кашу. В промежутке между приемами пищи грызли сухари с чаем. Кормили на фронте отменно. Многие рядовые на гражданке питались намного хуже. Суточный рацион состоял из трех фунтов (один килограмм и двести грамм) хлеба или почти двух фунтов (семьсот грамм) сухарей, три четверти фунта свежего мяса или фунтовой банки говяжьей тушенки, четверть фунта крупы, полфунта свежих овощей или пять золотников (двадцать один грамм) сушеных, те же пять золотников сахара и сливочного масла или сала, четыре золотника муки для болтушки, сорок пять долей (два грамма) чая и шестнадцать долей (около семи десятых грамма) перца. В пост вместо мяса была вяленая рыба и в два раза больше крупы, а сливочное масло заменяли растительным. Офицерам добавляли галеты и шоколад, и сами скидывались и покупали, что считали нужным. Да и солдатам выдавались приварочные деньги, которые тратились на котловое питание, и чаевые, обычно пропиваемые. Плюс проявляли солдатскую смекалку, если не грозили тяжкие последствия. Готовил кашевар в походной кухне с высокой трубой на всю батарею, а продукты закупал артельщик под присмотром самого младшего офицера, то есть меня. Иногда я добавлял, потому что зарплату некуда было тратить. Выбирали кашевара и артельщика все нижние чины голосованием. Не понравился — заменили. Я отдал селезня денщику командира батареи, хорошему повару, чтобы приготовил на ужин офицерам, а утку и чирков — кашевару для нижних чинов.
150
Меняется оружие, но война, как была, так и остается тяжелой и опасной работой. Мне легче, я офицер, командую, а солдаты с утра до вечера подносят снаряды, заряжают пушки, откидывают стреляные гильзы… Четвертый день мы с утра и до вечера с небольшими перерывами ведем стрельбу с закрытой позиции. Подполковник Шкадышек с командного наблюдательного пункта передает нам указания, а мы их выполняем. Судя по интенсивности огня, австро-венгры прут без остановки. Против Восьмой армии две вражеские, Вторая и Третья. Им надо сбить нас с позиций, чтоб охватить Львов с фланга, заставить наши части отступить из города. Не знаю, как остальные подразделения, но Четвертая стрелковая бригада стоит крепко.
Пара орудий, которыми я командую, стреляет залпом. Я уже не открываю рот, чтобы не оглушило. Привык, не обращаю внимания. В голове все равно стоит гул, тихий, нудный. Вдруг сквозь него слышу свист подлетающего снаряда. В Порт-Артуре наслушался их, особенно в последний месяц. Да и здесь по нам вели огонь несколько раз. Сначала кажется, что все снаряды летят по твою душу. Со временем, набравшись опыта, начинаешь точно определять, насколько близко упадет. Этот явно перелетит, поэтому не реагирую. Подносчик снарядов тоже услышал, посмотрел на меня. Качаю головой из стороны в сторону.
