лица. Теперь и это состоялось. Таким образом, надо считать, что новый порядок в Веремейках уже действует. И полицейский есть?
— Есть. Браво-Животовский.
— Жаль, что до него в свое время не добрались. Затаился, подлюга.
— Ты с ним осторожней. Вооруженный ходит, да и грозился как-то, что не пощадит тебя, если встретить доведется.
— Тут кто кого. Я тоже без винтовки не хожу. По-разводили сволоты разной!
— Да она как-то сама…
— Потому что ждала, покуда время настанет. Браво-Животовский тоже был на совещании?
— Он меня и возил.
— Значит, начал командовать?
— Остерегается еще брать все на себя, но дело идет к тому.
— Что его держит?
— Выгадывает, чтоб уж наверняка все было. Чтоб не получилось какой неожиданности: а вдруг да наши попрут немцев обратно?
— Глянуть бы одним глазом на него.
— Думаю, не разминуться вам.
— Значит, тебя немцы ругали, что колхоз распустил? — весело, будто сдерживая смех, поглядел на Зазыбу Чубарь. — О чем же они думают?
— Как о чем? — не понял Зазыба.
— Ну, чего хотят от колхоза? — уточнил Чубарь.
— Хлеба, — ответил Зазыба.
— Значит, вообще собираются оставлять колхозы? — недоуменно заморгал Чубарь.
— Сдается, нет. У них все уже продумано. Снова обещают крестьянам индивидуальное землепользование. Но с постепенным переходом. Через общину.
— А какая корысть им тогда канителиться?
— У них на этот счет есть свое толкование. Но все толкование — пустое. Просто нужен наш хлеб. Ну, а из колхоза легче его забрать. Дальше там, мол, еще неизвестно, что будет, а теперь понятно — нынешний хлеб выращен, значит, не надо всякими перестройками мешать мужикам убирать его.
Вот видишь, — воскликнул Чубарь, — немцы своей линии держатся, а ты помогаешь им!
— Я уже тебе не один раз объяснял, — поморщился Зазыба, — не треба все сводить к одному — бросить хлеб и уничтожить. Думаешь, Красная Армия сюда вернется с хлебными обозами, чтобы мужиков кормить?
— Перестань ты, Зазыба, печься о мужиках! Идет война! И нам с тобой совсем о другом надо думать.
— О людях тоже надо думать.
— Ну, ты как знаешь, а я потакать не собираюсь. Не за этим возвращался. Ты небось думаешь, я все это время по кустам отсиживался? Я полсвета уже обойти успел. На-тка вот, прочитай. — Он вынул из кармана сложенную бумагу с речью Сталина, которую получил от полкового комиссара, подал Зазыбе.
Но Зазыба только глянул на заголовок да пробежал первые строчки.
— Это я читал. Еще когда печаталось в газетах.
— То было в газетах, а теперь, вишь, мандат. Мне его дал один большой человек, когда направлял сюда. Потому что здесь обо всем хорошо сказано, что и как. И нечего выставлять свою «народническую» политику. Теперь не до нее.
— Никакая она не народническая, а самая советская.
— Но ты наконец должен взять в толк, что на войне надо воевать!
— Разве я отрицаю? Но мы-то с тобой не совсем на войне. Покуда мы с тобой скорей в войне, чем на войне.
— Значит, необходимо и здесь разжечь ее. Зря не захотел читать до конца. Тут так и написано: «…Нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду, везде…»
— Я же тебе сказал, я и так знаю эту речь. Еще с тех пор, как печаталась в газетах и передавалась по радио. Сталин сам говорил. Но как ты со своей конницей собираешься кормиться в тылу? Может, надеешься, что тебе и овес для лошадей, и кашу гречневую для партизан с самолета скинут?
— А хоть бы и так! Наладишь связь, и доставят все, что тебе надо.
Где они теперь, самолеты? Что-то я не вижу… Немецкие летают, а наших не видать.
— Найдутся самолеты, когда понадобится.
— Ну да, послушать тебя, все просто делается, будто и вправду их теперь не видать потому, что не нужны они. Я вон вертался в Веремейки с Орловщины, так нагляделся — ихние все время висят над дорогами, бомбят да стреляют из пулеметов, а наших чаще всего и близко нету, хорошо если артиллеристы зенитками попугают. Нет, брат, не все так просто, как кажется да как хочется. До всего надо умом доходить. Нам тут начинать партизанскую войну, так нам и думать, как начинать ее и с чем. Щорсовы войска когда-то тоже партизанскими назывались одно время, но я не помню, чтобы мы кричали вот так: жги, уничтожай!.. Правда, теперь обстановка другая и война не та. Однако же люди есть люди. И тогда они людьми были, и теперь ими остались. И жить они должны будут.
— Опять ты про свое!..
— Я не про свое, — возразил Зазыба, — я как раз про то, что и ты. Так что интерес у нас один. Не сомневайся. Но не надо с бухты-барахты. Необходимо учитывать разные обстоятельства. Ты вот бумажку показываешь, а у меня в кармане, словно бы для такого случая, припасена другая. Почитай, чтобы и тебе стало кое-что понятно, во всяком случае, чтобы хоть теперь ты не порол горячку.
Он вынул из кармана обращение заместителя государственного комиссара восточных областей, подал Чубарю. Тот взял, поглядел и буркнул:
— Ну вот, нашел что сравнивать!
— Это не для сравнения, — сказал непреклонно Зазыба. — Скорей для ясности.
— А что это означает — государственный комиссар в застемповстве?
— Не знаю, я такого слова раньше не слыхал, — ответил Зазыба.
— Наверное, и вправду заместитель. «Кто увидит подозрительную особу, — читал вслух с первого параграфа Чубарь, — особенно парашютистов, отдельных командиров или солдат, шпионов или саботажников, советских служащих и так далее или узнает что-нибудь об их местонахождении, тот обязан заявить немедля ближайшим немецким, или не немецким властям. Кто пренебрежет донесением или окажет враждебным лицам какую-нибудь помощь — кров, еду или иное, — будет расстрелян. За данные, которые помогут поймать злоумышленников, нарушающих безопасность и порядок, каждый может получить от комиссара округа вознаграждение в пять тысяч рублей». Гм, значит, и за меня могут дать пять тысяч? — как бы удивился Чубарь.
— Выходит, что могут, — отрезал Зазыба. — Читай-ка дальше.
— «Фамилии тех, кто выдаст злоумышленников, могут быть по их желанию сохранены в тайне. На жителей населенных пунктов возлагается ответственность за сохранность телеграфной и телефонной связи, дорог, в том числе и железных, как и за все прочее немецкое оборудование. За невыполнение этих обязанностей будут караться жители…»
— Видишь, ты думаешь так, а черт переиначивает, — сказал Зазыба, как только Чубарь кончил читать.
— Есть и на черта гром. Но если будешь вчитываться в такие вот обращения, как это, состряпанное каким-то Фриндтом, навряд ли черта выгонишь. Такие обращения рассчитаны
