ему ни к чему. Поэтому он сказал:
– С радостью отдам тебе из дома то, о чем сам не знаю, если это избавит от нищеты!
– Идет! – воскликнул на это чужак. – Через двадцать четыре года, считая с сегодняшнего дня, в девять часов утра я за этим приду. А теперь – бывай здоров, больше бедности у вас не будет!
Бедняга не мог себе даже представить, как исполнятся слова незнакомца, а также напрасно ломал голову, спрашивая себя о том, чего же он в своем доме не знает. Когда бедняк пришел в сумерках домой, то сбросил перед избушкой вязанку с плеч и поспешил внутрь. У порога он обо что-то споткнулся; нагнулся – видит, лежит большой мешок. Поднял он его и понял, что он очень тяжелый. Мешок оказался полон дукатов. И в ту же минуту из комнаты раздался плач младенца. Бедняк замер, будто в него острый нож вонзили. Испуганно опустил он мешок с дукатами на пол. Он быстро понял, что значит тот плач: у него родился ребенок. Это и было то, о чем он не знал, когда разговаривал с чужаком. Грустно вошел он в комнату, где обнаружил на кровати рядом с женой новорожденного сыночка. Жена и дети были очень рады дукатам. Отец не сказал, как они к нему попали, потому что пришлось бы ему рассказать и о том, какой ценой он их получил. И придумал бедняк, что нашел мешок с дукатами между корнями старого дерева.
Нищета исчезла из их избушки. Все у них шло хорошо, купили они коровушку, мать больше не должна была батрачить, у нее и так было достаточно работы с шестью детьми. Дети подрастали, один за другим покидали отчий дом, дочери вышли замуж, сыновья ушли учиться ремеслам. И самый младший, о ком отец тайно терзался, дома не остался. У него была хорошая голова, и родители отдали его учиться. Он очень хорошо успевал в латыни и учился в Праге на священника. И потом, когда его посвятили в священнослужители, он был назначен капелланом в деревню неподалеку от родного дома. Юноша часто ходил домой навестить родителей. Мать гордилась тем, что сын ее священник, и отца это радовало, но был он грустен, никогда не улыбался, видно было, что он страдает.
Так подошел двадцать четвертый день рождения сына. Однажды молодой священник был в гостях у родителей, и отец пошел проводить его немного, как он это обычно делал. Шли они лесом, ни о чем не говорили. Вдруг сын остановился, положил отцу руку на плечо и сказал:
– Милый отец, я давно вижу, что вас что-то терзает. Что это? Ведь дела ваши идут хорошо, вы здоровы, матушка тоже, ни о чем заботиться вам не надо. Однако же вы всегда такой грустный. Скажите мне, что с вами! Доверьтесь мне, облегчите свою душу, ведь священник должен давать людям духовное утешение, я смогу вас утешить.
Тут отец с плачем бросился сыну на шею, а когда немного успокоился, сели они рядышком на мох, и старый молодому честно рассказал, что случилось, и доверил ему, из-за чего он мучается.
Сын выслушал отца, задумался на минуту, потом сочувственно посмотрел в измученное отцовское лицо и сказал:
– Ни из-за чего, батюшка, не мучайтесь и ничего не бойтесь. Злой дух старается овладеть душой человеческой, но есть кто-то и посильнее. И я надеюсь, что не достанусь злу. В воскресенье будет двадцать четыре года с тех пор, как я родился, как рассказывала мамочка, в девять часов утра. В воскресенье я к тому же служу утром на Вальдштейне святую мессу. Приходите с мамочкой к мессе и молитесь обо мне. Если я закончу мессу к девяти часам утра, то выиграю, черт не будет иметь надо мной силу.
После этого они распрощались, и отец с легким сердцем вернулся домой.
В воскресенье утром молодой священник служил мессу в костеле замка на Вальдштейне. Его родители стояли там на коленях и набожно молились. Мать понятия не имела, что происходит, но отец умирал от страха. Наконец молодой священник обратился к людям и сказал: «Ite misa est!»[18] в знак того, что месса закончилась, в этот самый момент черт подлетал к костелу. Видя, что не успел и что теперь он не сможет унести священника, черт зарычал от бешенства и улетел к Грубой скале. Там по дороге схватился он за скалу, около которой пролетал, и оставил на ней отпечаток всех пяти пальцев. С того времени и называют эту скалу Чертова рука.
Об огоньках у Олешницы
На заливных лугах появляются по ночам мигающие искорки болотного газа, который возгорается сам. Люди называют их «огоньки», или «блуждающие огоньки», потому что бытует поверье, что эти огоньки заводят ночных путников на неверную дорогу. Считается, что это души деток, которые умерли некрещеными. Иногда огоньки специально заводили человека в топь. Лучше всего было их не замечать. Но иногда они сами набрасывались на человека. Так случилось однажды с бондарем у Олешницы, между Турновом и Мниховом Градиштем.
Нес бондарь в Олешницы корыта, которые ему заказала одна хозяйка. Вышел он из дому уже поздно вечером. Чтобы сократить путь, пошел он через луга. И шел себе тропиночкой с корытами на спине, и вдруг перед ним появились несколько огоньков и направились прямо к нему. Бондарь подумал, что лучше бы их обойти, и пустился сторонкой по лугу, он надеялся вскоре снова выйти на тропинку. Но блуждающие огоньки скакали все время рядом с ним. У бондаря уже от этого голова пошла кругом. Решил он лечь на землю и прикрыться корытами. Он надеялся, что огоньки, если перестанут его видеть, пойдут своей дорогой. Как придумал, так и сделал. Но получилось – из огня да в полымя! Лежит он под корытами и тут вдруг слышит над собой: дупы, дупы, дуп! Огоньки скакали по перевернутому дну и топали, как козлята, скачущие по доске. Бондарю было страшно. Ему было трудно дышать под корытами. Он оцепенел от страха. Ему было плохо, он вспотел от ужаса, но выйти из-под корыт боялся.
А блуждающие огоньки еще долго танцевали на корытах. Вдруг топот прекратился. Бондарь через некоторое время осторожно встал – он был мокрый как мышь – и огляделся: огоньки прыгали далеко перед ним… Но он боялся, что они вернутся, собрал корыта, вернулся на тропинку и отправился домой. Он решил, что лучше отнесет корыта в Олешницы утром. С блуждающими огоньками он не
