Ведущий. — У вас есть жертвы?
М. Барон. — Слава Богу, нет. Все живы. Пока живы. Я хочу зачитать список заложников. Их родные и близкие должны знать…
Ведущий. — Конечно, Моше! Читайте! Все вопросы после.
* * *
17:20 (в.м.)
Странник
Максимов положил трубку на рычаги, дал знак Ибрагиму выйти.
Включил запись на перемотку, развернул к себе пластинку ЖСК-дисплея.
Барон старательно вытер мокрое лицо платком. Шумно выдохнул.
— Что дальше? — спросил он.
— Будем ждать.
— Чего? Вы же понимаете, штурма не избежать! Даже наши ведут переговоры, пока есть шанс спасти заложников. А русские…
— А русские тупо готовятся к штурму, — отозвался Максимов.
Барон невольно посмотрел в окно. Жалюзи были плотно закрыты. В окна билось эхо бушующего в районе побоища. Судя по уровню ора, автоматные очереди только раззадорили толпу. Боевые действия распались на отдельные очаги, но накал только возрос. Время от времени глухо хлопали разрывы бутылок с зажигательной смесью.
— Что там происходит?
— Молодёжь лимонствует.
— Кошмар! — выдохнул Барон.
— И не говорите.
Максимов включил воспроизведение.
«Так, Ибрагиша постарался. В кадре только Барон и угол кабинета. Отражающие поверхности, тени… Да, все нормально, нас не видно. Чистенькая запись».
— Что вы будете делать с записью?
— Как обещал, пошлю вашему начальству. И выложу в Интернете.
Барон ещё раз промокнул лицо. Потряс браслетом на кисти.
— Слушайте, оно вам надо?
Максимов выключил видеокамеру.
— Предлагаете выйти отсюда на цыпочках, пока есть возможность?
— Ну все-таки… — Барон пожал плечами.
«Мысль соблазнительная… Но не раньше, чем обстановка не прояснится окончательно», — подумал Максимов.
Мимо двери, шкрябая по полу, протащили что-то громоздкое и тяжёлое.
— Это питание для заложников. Из расчёта на три дня. Постарайтесь экономить.
— Невероятно! — Барон всплеснул руками. — Вы нам вина для шабата не припасли?
Максимов улыбнулся, показав, что оценил иронию. Погладил тёплый бок автомата.
— Моше, займитесь лекарствами. И попрощайтесь со своими.
Краска медленно схлынула с лица израильтянина. Он очень старался больше ни чем не выдать свой страх.
«Молодец, хорошо держится», — оценил Максимов. Он досчитал до пяти, дольше давить было опасно.
— Вас будут содержать отдельно от всех. Вы слишком много видели. Обычная мера предосторожности, не более того.
Барон покусал нижнюю губу.
— Да, да, понимаю.
— Можете идти.
Барон встал. Подволакивая отёкшие ноги, направился к двери. За распахнутой дверью его уже ждал боевик.
— Моше, минутку! — окликнул его Максимов.
Поворачиваясь, израильтянин впился взглядом в автомат на столе. Ствол был направлен в сторону окна. Рука Максимова лежала в десяти сантиметрах от цевья.
— У вас красивая дочь, господин атташе.
Максимов развернул фотографию в настольной рамке.
У израильтянина не нашлось сил на игру. Он обречённо кивнул.
Глава двадцать шестая
Агнцы и козлища
17:22 (в.м.)
Старые львы
По чёрному экрану сначала пошла рябь. Потом появилась заставка. Темно-синее море и стальной клин крейсера, таранящего волну. Первые аккорды «Варяга» прокатились по комнате, как удары штормового прибоя о скалы. Мерно и неукротимо.
— Ого! — вырвалось у Решетникова.
— По всем каналам? — быстро спросил Салин, пересаживаясь так, чтобы лучше видеть экран.
Решетников защёлкал клавишами на пульте. По все каналам крейсер «Варяг», неудержимо и торжественно, шёл навстречу своей судьбе. От военного марша мурашки бежали по коже.
— Сильно сделано, — покачал головой Решетников.
Картинка замерла, музыка оборвалась на самой высокой ноте. В полной тишине метроном продолжал отбивать ритм ударов сердца.
Накатом, приближаясь откуда-то издалека, как бывает только во сне, возник женский голос.
— Крейсер «Варяг». Из двенадцати орудий главного калибра уничтожены восемь. Из двенадцати семидесятипятимиллиметровых орудий осталось в строю пять. Пушки калибра сорок семь миллиметров уничтожены полностью. Две трубы и матча сорваны. На верхней палубе тридцать три матроса убиты, ранено сто двадцать. Японская эскадра потеряла два миноносца, три крейсера выведены из строя, на флагмане — крейсере «Асама» — пожар.
Труба, высоко и чисто, пропела:
«Наверх, вы, товарищи все по местам.
Последний парад наступает.
Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг».
Пощады никто не желает…»
— Говорит станция «Варяг». Мы принимаем бой, — ровно, без всякой аффектации, как говорят только в последнюю минуту, когда все уже решено, произнесла невидимая женщина.
И вновь, теперь затухая, печально, словно отпевая павших, пропела труба:
«Наверх, вы, товарищи все по местам…»
— Говорит станция «Варяг». Мы принимаем бой за вашу свободу.
Картинка ожила. И во всю мощь духового оркестра ухнул «Варяг».
— Убавь звук, — севшим голосом попросил Салин.
Решетников навёл пульт, снизил громкость до минимума. Оглянулся.
— Что и тебя проняло, дружище? — осклабился Решетников.
Салин прикрыв веки, стал массировал переносицу.
— Как, сучье племя, работают, как работают! — продолжил восхищаться Решетников. — Это тебе не «голосуй или проиграешь». Такая музыка любого до задницы проберёт. И какой дурак тогда, в августе, «Лебединое озеро» крутил? Во, что надо было! Красиво и доходчиво. А мы, что народу показывали? Как один педераст в белом трико по сцене тридцать тощих блядей гоняет. Кто ж в здравом уме под такое извращение за родину умирать пойдёт? Нет, молодцы! Ну как работают,
