Вы понимаете, как от этого нервничаешь. Конечно, это пошатнуло мое психическое состояние. И снова Якоб угадал.
Но я забегаю вперед, мы и без того знаем, чем все закончится. После визита на Другую сторону я начала видеть призраков, но и появилось нечто странное… Не знаю, как это объяснить. Кинетическая способность? Порой я могла двигать предметы эмоциями. Однажды, после сильной ссоры с Луди, я собиралась бить тарелки на кухне. Я была ужасно злой. И в следующий миг сервиз из хорошего китайского фарфора полетел на пол. Сначала действия были неуправляемыми, но с годами я начала овладевать этими вспышками силы. Они все еще были непредсказуемыми, когда я была на взводе, но в спокойном состоянии я могла передвигать мелкие предметы, например, двигать стулья, заставлять книги летать. Способность была не из полезных, но была моей.
Конечно, другие вещи, о которых говорил Якоб, сильнее виляли на жизнь. Я могла справиться с призраками и гремящими сковородками, но я не могла справиться с Луди, который портил нашу совместную жизнь.
Знаю, не стоило удивляться, но часть меня хотела доказать, что Якоб ошибся, я отчаянно этого хотела. Я хотела, чтобы Луди любил меня так же, как я его, но его сердце не было магнитом. Когда я сказала Луди, что я беременна и сохраню ребенка, он отстранится от меня. Он говорил, что будет поддерживать меня, приходить, ведь я все равно буду с Карлом и буду растить ребенка с ним. Но я сказала Луди, что хочу признаться в наших отношениях и попросить милого Карла о разводе, он запаниковал. Луди любил меня, но без обязательств, что подходило его стилю жизни.
Когда я была на седьмом месяце, Луди прислал мне письмо. Я жутко плакала, читая его за столом на кухне, радуясь только, что Карла не было дома. Луди написал, что нашел работу в популярном месте в Нью-Йорке, куда и собирался уехать. Прочитав письмо, я поняла, что он уже там. Он написал в конце, что всегда будет думать обо мне и ребенке, но говорил, что поступал правильно. Он будет зарабатывать деньги, прославится и вернется к нам когда-нибудь.
Ясное дело, этот день не наступил.
Я не сошла с ума после второго расставания только от того, что ждала рождения малышки. Я решила назвать ее Ингрид, в честь матери Карла. Хоть это я могла, учитывая, что ребенок не был его.
Подозревал ли Карл? Я подозревала, что да. Он должен был понять, что у меня интрижка. Я была довольно беспечной, и, когда была с Луди, замечала, что Карл едва может смотреть мне в глаза. Конечно, когда родилась Ингрид, был новый знак: она была со светлыми волосами и голубыми глазами, как у Луди. Она была прекрасной, но не была похожа на Карла.
Но Карл, милый Карл, ничего не сказал мне и любил Ингрид, как родную. Когда он был дома, он старался проводить с ней как можно больше времени.
Но в семье появился еще один рот, а икра уже была не той, особенно из-за открытия такой компании, как Икея, и Карл занялся другим делом (морскими инструментами), почти все время проводил на работе. Он жалел, что редко бывает рядом, говорил, что мы можем нанять няню, но я не хотела этого. У меня была только Ингрид, и я хотела провести с ней каждую минуту, делая для нее все, что могла.
О, я так сильно ее любила. Она была такой красивой, что люди на улицах замирали, чтобы посмотреть на нее. Я любовалась ее большими сапфировыми глазами, идеальным носом, лицом в форме сердечка и высокими скулами. Ее волосы были светлыми, прямыми, довольно густыми и блестящими. Она была потрясающей, как ее отец, и я наряжала ее в платья, которые шила сама.
Ингрид была красавицей, еще и умной. Но что-то в ней выбивалось. Я немного боялась ее. Это было необъяснимо, но порой Ингрид смотрела на меня, даже в четыре года, и я ощущала… осуждение. Она словно смотрела на меня свысока, на свою мать. Порой мне казалось, что она смотрит сквозь меня, словно я была призраком.
Порой я лежала в кровати по ночам и думала, почему не видела в ее глазах любовь. Ингрид нравилось другое. Она любила моду, это она явно переняла у меня. Ей нравилось сидеть на колене отца, делая вид, что она катается на пони. У нее были друзья, она смеялась из-за мальчиков и от мультиков. Но со мной она словно выключалась. Улыбки пропадали, смех прекращался. О, она была вежливой, я ее так воспитала, и она могла говорить со мной о своем дне, рассказывать разное. Но ей не хватало кое-чего важного. Она упускала связь между матерью и дочерью.
Из-за этого я часто задумывалась, что сделала не так. Я подумывала сходить в Тонкую вуаль и узнать у Якоба, что он знал. Беременность прошла хорошо, Ингрид вела себя нормально со всеми, кроме меня. Я не видела опасность, демонов или монстров, но означало ли это, что они ее не тронули? Может, она была проклята никогда не любить меня?
Может, просто меня не хотелось любить. Я не узнала. Я просто признала, что это так. Некоторые девочки не сближались с мамами, так и было у нас с Ингрид.
Она подросла, стала юной леди, и я хотела, чтобы у нас было что-то общее.
Когда ей было одиннадцать, в один из дней мы шли по людной улице и грелись на солнышке. Я баловала Ингрид, покупала ей все, что она просила. В этот день она хотела украшения на волосы, потому что хотела впечатлить мальчика в классе.
Я послушалась, и, когда мы выходили из магазина, я захотела ее проверить.
— Ингрид, — сказала я и указала на улицу, где старик прислонялся к витрине. Его глаза были без зрачков, он рассеянно крутил карманные часы. — Видишь того мужчину?
Она посмотрела, щурясь, а потом покачала головой.
— Какого мужчину?
Сердце ёкнуло.
— Мужчину с карманными часами у витрины.
Она странно посмотрела на меня.
— Мама, ты пьяна?
— Ингрид, — возмутилась я. — Конечно, нет.
— Но там никого нет, — заявила она. — Ты пьяна или сошла с ума.
Я прищурилась, глядя то на нее, то на мужчину. Было глупо проверять свою теорию. Конечно, он там был, но он был мертв. Ингрид не видела его. Она не была особенной, как я.
Мне стало лучше, но было и одиноко.
— Забудь, — сказала я ей и повела по улице.
— Ты часто пьяная и сумасшедшая, — сказала она певучим голосом.
Я застыла, задержав дыхание, опустила ладони на ее хрупкие плечи и развернула лицом к себе.
— Почему ты так говоришь? — с тревогой спросила я, склонившись, чтобы быть на ее уровне.
Она закатила глаза, это меня разозлило.
— Потому что это так. Я все время слышу, как ты прогоняешь людей, ведешь себя так, словно тебя кто-то преследует. Но там никого и никогда нет.
На моих щеках выступил румянец, я выпрямилась.
— Не ври, кроха.
— Я не вру! — надулась она. — Ты меня пугаешь, мама, и всегда пугала. Ты видишь то, чего нет. Ты ведешь себя как люди в психушках. Может, тебя придется запереть однажды.
Слышать эти слова из ее рта было ужасно больно. Она говорила их с таким ядом, такой ненавистью. Я не знала, что сделала не так, чем заслужила такое отношение от той, которую любила.
